Захват южнорусских степей (степи, натурально, не были
южнорусскими, не было ни России, ни названия "южнорусский", они были северопонтийскими,
Булгарскими, может Хазарскими) начался с самого плодородного, самого богатого пастбищами,
необходимыми для выпаса коней и крупного рогатого скота, района - с донецких, нижнедонских и приазовских степей. Эти же земли освоили в начале своего движения печенеги,
их же в VIII в. в первую очередь заняли кочевые орды болгар, вытесненные из Восточного
Приазовья хазарами. К XI в. какие-то остатки древнеболгарского полуоседлого населения,
несмотря на тяжело пережитое им печенежское нашествие, оставались па берегах рек
донского бассейна и Приазовья (судя по разрухе которую принесли
Печенеги, Булгарское население было значительным. Малочисленными Хазарами они, конечно,
вытеснены не были, наоборот, они были включены в Хазарское государство и составляли его
большинство, несмотря на потерю народа который ушел на Дунай, в Италию, в Паннонию, на
среднюю Итиль).
 |
 |
Характерно, что антропологическое обследование кочевнических черепов X-ХШ вв.
показывает, что население того времени внешне почти не отличалось от жителей степей VIII
- начала X в. Весьма существенно также, что в южнорусских степях, особенно часто в
бассейне Северекого Донца, попадаются погрбения XII-XIII вв., сохраняющие в погребальном
обряде черты, позволяющие их связывать с прежними насельниками степей - подданными
Хазарского каганата. Это, во-первых, не типичная ин для печенегов, ни для половцев
меридиональная ориентировка покойников (головами на север или юг), нередкая у древних
болгар и алан; во-вторых, наличие в могилах подсыпки из мела или угольков и некоторые
другие признаки. Например, именно здесь, на берегах Донца и нижнего Дона, кочевники в
половецкое время особенно широко пользовались вещами, изготовленными и распространенными
в предыдущую хазарскую эпоху: зеркалами, копоушками (ковырялками
в ушах), глиняной посудой и т. п.
Много большую роль в сложении половецкой общности сыграли остатки печенежских и
гузских орд. Об этом свидетельствует прежде всего необычайное, разнообразие погребальных
обычаев. В целом обряд у всех этих этносов, как уже говорилось, был единым: основной
задачей, стоявшей перед родственниками, было обеспечение умершего на том свете всем
необходимым (в первую очередь конем и оружием). Отличия заключались в деталях обряда:
ориентировке умершего головой иа запад или посток, погребении с ним полной туши копя или
его чучела (головы, отчлененных но первый, второй или третий сустав ног, набитой сухой
травой шкуры с хвостом), гюгрубешш одного чучела без покойника, размещении копя
относительно умершего. Некоторые, различия наблюдаются и в форме могильной ямы и, наконец,
насыпи кургана. В настоящее время мы, как мне представляется, лыжем уверенно говорить,
что печенеги хоронили под небольшими земляными насыпями пли сооружали “впускные” могилы в
насыпи предыдущих эпох, обычно только мужчин, головами па запад, вытяьуто па синие, слева
от покойника укладывали чучело коня с отчлененными по первый пли второй сустав ногами.
Вероятно, они же захоранивали в древние насыпи и чучела коней (без человека), создавая
таким образом поминальные кенотафы. Гузы в отличие от печенегов устраивали перекрытие над
могилой для помещепня на него чучела коня или же укладывали чучело на приступке слева от
покойника.
Что же касается археологических и антропологических данных, то они позволяют уже
сейчас говорить о том, что пришедшие в днепро-донские степи кипчакские и ки-макские орды
очень быстро, буквально через одно, от силы два поколения, стали иным народом с
измененным физическим и отчасти культурным обликом. Они как бы снивелпровались со всеми
остальными обитавшими до них в степях этническими группировками.
Так появился в южнорусских степях новый этнический, вначале весьма рыхлый массив. Он
формировался но тем же законам, как и все остальные кочевые этносы и народы древности и
средневековья, как несколько столетий назад формировались здесь же в восточноевропейских
просторах древние болгары, хазары, венгры. Одной из существенных закономерностей этого
процесса является то, что этнос, давший имя новому этническому образованию, вовсе не
обязательно бывает в нем самым многочисленным: он просто благодаря удачно сложившейся
исторической обстановке и энергичному военачальнику выдвигался на ведущее место в
формирующемся объединении. В данном конкретном случае в начале XI в. это место заняли
шары - “желтые” кипчаки. Они стали тем мощным ядром, вокруг которого объединились все
разрозненные и разбросанные по степи орды печенегов, гу-зов, а частично и остатки
болгарского и аланского населения.
Синхронно с половецкой общностью развивалась и западная ветвь кипчакского завоевания:
куманская. Там протекали те же процессы, что и у половцев. Возможно, что они были более,
чем у половцев, осложнены большим числом кочующих по стенному Днепро-Днестровскому
междуречью печенегов и гузов, постепенно вливавшихся в формировавшееся там новое
объединение. Отсутствие каменных изваяний не позволяет нам археологически зафиксировать
факт стабилизации - перехода кочевников ко второй стадии кочевнической экономики. О его
завершении мы можем судить только по сообщению русской летописи о набеге половцев на
русское правобережье Днепра. Это случилось в 1071 г.: “...воеваша половци у Ростовца и у
Неятина” (ПСРЛ, II, с. 164). Оба городка располагались в западной части Поросья - области
на левом берегу Роси - правого притока Днепра. Напомним, что по правому берегу Роси
находился громадный лесной массив, делающий реку почти но всему ее течению недоступной со
стороны степи. Попасть к реке можно было только по дороге, идущей вдоль Днепра к устью
Роси, ил” же огибая лес с запада - почти у Буга. Видимо, набег 1071 г. был совершен
какой-то куманской ордой, захватившей земли в Побужье - там, где ранее кочевала
печенежская орда Иавдиертим. Следующий набег, вероятно, той же орды относится уже к концу
XI в.: в 1092 г. в тяжкое для Руси засушливое лето “рать велика бя-ше от половец отовсюду”,
и конкретно указывается, что взяты были поросские западные городки - Прилук и Посечен.
Кроме того, в тот же год эти половцы (куманы?), заключив военный союз или нанявшись,
участвовали в походе князя Василька Ростиславпча “на ляхи”. Как бы там пи было, но мы
можем уверенно говорить, что уже в 60-х годах закончился период “обретения родины” у
шары-кипчаков (половцев), занявших земли по Донцу, нижнему Дону и Приазовью, и, вероятно,
немного позднее - к началу 70-х годов - у команов (куманов, кунов), кочевавших, как
говорилось, в степях, ранее занятых четырьмя западными ордами печенегов. В самом
начале 90-х годов Византийская империя зашаталась под ударами печенежских орд,
отступивших еще ранее на Балканы под напором половцев. Допущенные Византией сначала
только на земли северного пограничья, печенеги, видимо не поместившиеся на отведенных для
них землях, двинулись па основную территорию империи, разоряя и грабя открытые поселения
и слабо укрепленные городки. Алексей Комнин обратился за помощью ко всему “христианскому
миру”, поскольку византийские войска даже под личным его руководством но могли справиться
с печенегами. Помогли Алексею не христианнейшие государи, а только половцы, пришедшие в
Византию под предводительством Боняка п Тугоркана. Император принял половецких
военачальников с царской роскошью. Он осыпал их подарками, пытаясь всеми силами уверить
их в своей благодарности и закрепить союзнические отношения. Характерно, что обе стороны,
т. е. византийцы и половцы, не верили друг другу. Алексея при первом взгляде на
половецкий лагерь охватили “отчаяние и страх”, поскольку он легко предположил, что
половцы соединятся с печенегами и уничтожат сравнительно небольшое войско императора.
Половцы же были хорошо осведомлены о коварстве византийских правителей и поэтому
некоторое время боялись вступать с ними в тесные контакты. Хан Боняк, например, сначала
вообще отказался от всех приглашений Алексея посетить его в лагере византийского войска,
опасаясь предательства и плена. Несмотря на то что Алексей при заключении военного союза
“потребовал от куманских вождей клятв и заложников”, он в течение нескольких дней не
решался даже свести на поле боя печенегов и половцев (куманов), боясь, что во время битвы
воины обоих народов, говорившие на одном языке, договорятся между собой и вместе бросятся
на византийцев. Только после ультимативного требования половцев, заявивших, что в случае
дальнейших промедлений они начнут самостоятельные действия, царь назначил день сражения.
Оно закончилось полным разгромом печенегов, а в ночь после боя византийцы перебили 30
тыс. пленных (в основном женщин п детей). Устрашенные дикой жестокостью этой ночи,
половцы, забрав добычу, бросили своих союзников и поспешно отступили к Дунаю. Там, на
берегах Дуная, они были разбиты венгерским войском короля “Пасло и ушли в ставшие уже
родными приднепровские степи.
|
This sad 1090es episode of the Besenyo history was retold innumerable times from the
Byzantian angle, a few times from the other angles, and brought again by S.A. Pletneva
from the Kipchak angle. Unfortunately, there is no source that tells about
Besenyos themselves. From the story of Anna Comnenus we can guesstimate that Badjanaks
were settled in an immense tabor of 20 thousand carts, arranged in a ring for the
defense, and accompanied by the herds of, say, 100,000 sheep and 200,000 horses, plus
maybe some camels and cows. Most of the 60 thousand population, including women, were
called for the defense in the face of the imminent mortal danger. A retreat was not an
option, the cavalry of the Kipchaks and even the weakling Byzantyines were far superior
to the flocks of sheep and cows. The only option Badjanaks had was to stand fast
defending their indefensible tabor. We do not know the name of the unfortunate tribe, and
therefore we can't trace its anabasis. Once the defense line of the mobile fortification
was broken, the remaining population was left to the mercy of the attackers, 30,000
mostly women and children representing from 40 to 60 percent of the total tribe. The
normal horde of the tribe would then be estimated from 7,000 to 10,000 mounted archers
and warriors of the legendary Badjanak fortified wagons. In a total mobilization that
number would triple, to 20,000 or 30,000 defenders. This gives us the feeling for the
Byzantian force, in order of magnitude of 5,000 to 10,000 soldiers, and the forces of the
Bonyakkhan and Tugorkhan of 5,000 to 10,000 mounted archers each, since the Byzantines
could not assault alone the fortified camp, but the joined forces of the Bonyakkhan and
Tugorkhan could. To stage all their herds in the vicinity of the fortified camp,
Badjanaks had to spread them over considerable territory, making the whole occupied
tribal area 20 to 30 km deep. In the prologue to the assault, some clans may have
evacuated away from the danger, and in the epilogue some considerable numbers have also
escaped from the the massacre zone. A close study of the events preceding the massacre
may disclose the fate of the ruling clan, the future fate of the tribe, and the lasting
impact on the 1,000,000-strong Badjanak people. We can imagine that the remnants of the
fortified camp remained for a long time, serving the surrounding population as a
scavenger source for carts, wheels, harnesses, jewelry, smith tools, looms, pottery
craft, and any other utensil of the self-supporting nomadic culture, and slowly drifting
off to a forgotten past. |
Выше мы говорили о том, что Анна Комнина писала о 30 тыс. печенегов (с детьми,
женщинами, стариками), взятых в плен императором Алексеем Комниным после победы над ними.
Учитывая, что большинство печенежских воинов погибло в битве, всего печенегов1'было яе
более 35 тыс. Видимо, мы можем уверенно говорить, что 30-40 тыс.- средний размер любой
кочевнической орды.
|
This is a good demographic start, dropped right away. From other sources we know that ail
was a family group of 8-10 families coaching together along their annual route. A family
had 5-6 people. To support one family, they needed 30-60 heads of livestock. One ail
thus would have something like 40 to 60 people, 30-40 carts, 10-15 yurts, 300 to 600
heads of livestock, and need from 15 km2
to 30 km2, or 5x3 km to 5x6 km pasture for each season, and allowing for 5
seasonal posts, a total of 75 to 150 km2.
A 30,000-strong horde would consist of 600 ±150 ails with 25,000 ±10,000 carts, 8,000
±2,000 yurts, equipped with 300,000 ±150,000 heads of livestock, and need
300x300 ±30% km space for pastures, not including non-productive territories, i.e a
hypothetical meridional strip of 100km wide and 1,000 km long.
With a lifespan of 50 years, this horde would produce around 600 burials a year, with
a half probably concentrated in the winter stans a quarter in the summer posts, and the
rest along the route.
These numbers should also reflect the burden of maintenance this wheeled legion, the
wheel makers that had to produce 30,000 wheels a year, lumber suppliers, smiths, arms
production etc. |
|
Недаром Анна Комшша постоянно именует их куманами и, что особенно интересно,
указывает, что язык их тот же, что и у печенегов. Несомненно, что тюркские языки, как и
славянские, похожи один на другой, но они все же разные у разных народов и этносов. В
данном случае следует учитывать, что печенежский и половецкий языки относились даже к
различным языковым группам. Тот факт, что Айна Комшша подчеркивает единство, а не
схожесть языка, весьма существен: у куманов мог быть общепринят печенежский язык,
поскольку, как говорилось, в западные орды влилось много нечепего-гузского населения.
|
Badjanak language, like other Türkic languages, was a subject of speculations and
attempts to be attributed to Indo-European language family, not particularly because its
lexicon contains common words with some of the Indo-European languages, since its lexicon
is almost unknown, but because of the ripple effect that could bring its root language,
Kangar, and its Chorasm and Sogdy versions into the Indo-European family, piggy-backing
all the cultural attributes, like art, horsemanship, and burial traditions into the
insatiable “Indo-European” melting pot. The advocates of the Indo-European attribution,
unless they feign that direct testimony does not exist, have to do a lot of extensive
quasi-scientific tap-dancing to persuade that a language of one family belongs to a
completely another family.
To see the type of
argumentation used for Besenyos by Prof. O.Pritsak click here. |
Фраза Мономаха дает довольно точные координаты расположения боняковой орды (опять-таки
примерно там, где кочевали печенеги орды Иртим). Характерно, что Боняк в конце XI в.
направлял свои удары исключительно на правобережную линию обороны русских - на Поросье и
далее - на Киев. Таким образом, от Днепра до Буга и даже Днестра тянулись земли орд,
признававших, во всяком случае, военную власть Боняка.
граду Шарукашо”. Жители этого городка вышли навстречу русскому войску и приветствовали
его подношением угощения рыбой и вином. Судя по тому, что Владимир приказал подходить к
городку с пенном молитв, встреча их была организована также христианами. Факт этот
представляет значительный интерес, поскольку свидетельствует о наличии в степях среди
донских половцев населения, готового перейти на сторону Руси как по религиозным, так,
возможно, и по политическим соображениям. Скорее всего, это были асы-ясы-аланы,
оставшиеся в степях после прихода сюда печенегов, а затем половцев, бывшие подданные
хазарского кагана. Как и их сородичи - аланы, жившие в предгорьях Кавказа, они, вероятно,
в массе своей приняли христианство. Не подлежит сомнению, что христиане и земледельцы
аланы с большой охотой перешли бы под власть русских князей. Однако для того чтобы
последовательно рассмотреть этот период, необходимо вернуться к судьбам
печенего-торческих орд, оставшихся в степях после прихода в них половцев, поскольку они
играли весьма активную роль в жизни как степных кочевников, так и населения южных русских
княжеств. |
в 1142 г. во время распри Всеволода Ольговича с братьями этот князь использовал
печенегов в качестве дополнительной силы.
С 40-х годов XII в. все кочевники, жишине в Поросьс, объединились в союз, т. е. сделали
играми шаг в формировании нового этнического образования, они фактически на протяжении
всего своего существования в Поросье твердо помнили, к какой первоначально этнической
группировке принадлежала каждая орда. Мало того, постепенно выросло количество этнических
наименований, входивших в черноклобуцкий союз, а т;п:же и кочевого вассального населения,
обитавшего по ыфпнаам Переяславского и Черниговского княжеств. Помимо торков и берендеев,
очень часто упоминавшихся в Ипатьевской летописи как самостоятельные, отдельно
действующие объединения и после создания союза, летописец называл также печенегов (1151 и
1162 гг.), коуев (1151, 1162, 1170, 1185 гг.), турпеев (1150 г.), каепичей (1160 г.),
бастиев (70-е годы).
Печенеги обжили земли в верховьях Россавы (левого притока Роси). Торческие владения
располагались в центральных районах Поросья. Там уже в конце XI в. возник на древнем
скифском городище город Торческ.
Коуи - четвертое по величине (и значимости) этническое соединение
(the author misrepresents the term “ethnic” outside of its definition “distinct way of
life by a group of people” to describe individual political groups of the same ethnicity),
входившее в союз черных клобуков. Местоположение их веж и пастбищ в 50-70-е годы XII в.
устанавливается только косвенно. Дело в том, что они постоянно выступают вместе с
торками, берендеями и печенегами в составе черных клобуков. Поскольку этот союз
образовался и локализовался на территории Поросья, то логично предположить, что коуи жили
там же, где и остальные этнические группировки этого союза. Однако под 1185 г. летописец
неоднократно упоминает особую группу этого этноса, названную им “коуи черниговские”.
Следовательно, помимо Поросья, коуи раскинули в то десятилетие свои вежи и пастбища и в
Черниговском княжестве: на его границах и, возможно, даже частично в окрестностях самого
Чернигова - по широкой деснинской пойме.
|
If it was not coming from the preeminent expert on Middle Age Türks, this
misrepresentation would qualify as a typical Russian Academic antic: show twos for an ace
and plead ignorance. The Kouys/Kovuys were a prominent Suvarian clan, traceable up to the
present, and the Suvars are certified as living in the Desna area by Ptolemy in the 2nd
c. AD. Kouys were the indigenous owners of the Chernihiv princedom, and not just of its
boderlands in a shade of the Rus domain. |
По существу в Поросье, где было раскопано много кочевиетвокиж курганов, мы смогли
выявить только два обряда: печенежский в торческий, маяо отяпчавшжеся друг от друга
(Плетнева, 1973). Оба народа хоронила своих покойнжжов головами на зшад, укладывай их на
епину я сопровождая одновременно вахороненньщ чучелом коня, от воторого сожражяютея
обычно взнузданный череп, костж ног, отчлененных чаще всего по пястный сустаа, я
отпечатки штурм с хвостовыми позвонками. Этот обржд свидетельствует о полжем сохранении ж
культивировании в Поросье всаднических традиций. В них тонули те незначительные отличия,
которые, очевидно, были и в обрядности, и в быту разных черноклобуцких этносов. Во всяком
шуте, археологически их уловить не удается.
|
However, in her work published in the 2000, S.A.Pletneva provides clear criteria that
allow easy discrimination between Badjanak's and Oguz rituals: 1. Badjanaks buried the
horse or its effigy next to the diseased in a wide grave suitable to contain a human and
a horse corpses, in a shallower grave. The Oguzes buried the horse or its effigy above
the diseased, over a plank cover, in a narrow grave suitable to contain a single human,
in a deeper grave, with the horse covered by a thin layer of soil.
2. The Oguzes, unlike Badjanaks, retained strong Chorasmian affinity in their
ceramics, with even more formulated decor. 3. About Bulgars, S.A.Pletneva
writes above: an atypical for the Badjanaks and for the Kipchaks meridianal orientation of diseased (head to the north or south),
frequent for ancient Bulgars and the Alans; Second, the presence in the tombs of a bedding of chalk or charcoal, and some other attributes. For example, there, on the banks of Donets and Lower Don, during Kipchak's time the nomads especially widely used things produced and spread during the previous Khazar epoch: mirrors,
ear-swabs, pottery, etc. |
В печенежских и торческих погребениях Пороеья нередко попадаются
обкганые русежив горшке. Веэусяшно, помимо
ар#дм«« матери-алшоЛ кудьтурм, «экспортнровйдось» в Поросье и христианство, однако здесь,
среди сплоченных в единый, крепко связанный традициями союз, оно просачивалось тонкими
струйками. Об этом свидетельствует устойчиво языческий погребальный обряд, которого
придерживалась поросские пастухи вплоть до монголо-татарского нашествия.
У черных клобуков прослеживается ясно выраженная социальная иерархия, совпадающая в их
военизированном обществе с военной. Наверху стояли крупные аристократы, подчинявшиеся
непосредственно князю главного города любого княжества, в котором были такие вассалы.
Характерно, например, что в 1185 г., собираясь в поход против Кончака, Игорь
Новгород-Северский обратился за помощью к своему сюзерену - черниговскому князю и тот дал
ему “коуев черниговских”. Своей властью Игорь не мог взять их в свое войско. Следует
сказать, что после образования разноэтлнчного черно-клобуцкого союза в Поросье, видимо,
сложилась довольно напряженная обстановка. Ханы трех основных орд - торков, печенегов и
(the Bulgarian/Suvarian) берендеев - неизбежно должны
были бороться за первенство в союзе. Недаром, как мы уже видели, каждая группа стремилась
выступать самостоятельно. Киевского князя такая неустойчивость вполне устраивала, так как
объединенные под властью одного сильного хана черные клобуки сразу стали бы для Руси
реальной опасностью. Поэтому некоторую разрозненность князья не только допускали, но и
поддерживали.
Археологические данные подтверждают это: среди раскопанных печенежских могил
встречаются женские погребения, иринадлежащие, пилимо, половчанкам. Кроме того,
попадаются там п мужские погребения, совершенные с целой тушей коня (около 15%), что
характерно для половцев, а следовательно, принадлежавших половцам, влившимся в
разно:“тшгчный чорноклобуцкпй союз. |
