КИПЧАКИ (Половцы)

	Introduction	3
Chapter 1	Eastern European steppes at the boundary of two millennia	9
Chapter 2	Kimaks and Kipchaks	25
Chapter 3	“Obtaining a motherland“	36
Chapter 4	Horde Unions. “Great Khans“	44
Chapter 5	Black Kalpaks and “Wild Kipchaks“	70
Chapter 6	Hordes in the steppes	95
Chapter 7	Kipchaks at home	110
Chapter 8	New associations. Khan Konchak	146
Chapter 9	Invasion. Last steps	171
	Chronology	139
	Literature	192
	Sources	195
	Abbreviations	196
	Name Index	197
	Ethnogeographical Index	201

Номера страниц оригинала показывают голубым. Постинг дополняет Российскую специфическую терминологию общепринятыми терминами используемыми в литературе, избегая таким образом повторения различных искажений Средних Веков в Руских летописях перенесенные в существующие Российские публикации, как использование “Торк“ для “Огуз“, “Печенег“ для “Баджанак“, и “Половцы“ для “Куман“ и “Кипчак“. Это также помогает устранять терминологические загадки. Подобно термину “Половцы“, используему без разбора в Руской летописи для “Куман“ и для “Кипчак“, автор не различает периоды между историей Руси и России , называя “русскими“ большинство предметов времени когда Россия еще не существовала, и потому что в литературе тот период традиционно называют “Русь“, этот термин “Руский“ используется в переводе. Автор без разбора использует Тюркское слово “орду“, армия  для всего населения племени, группы кланов, или для одного клана, и также как синоним противопоставления “они“ и “мы“ безликой толпы; этот термин дополнен подходящим семантическим разъяснением.  Примечания автора даются в основном шрифте, и Примечания Переводчика даются в (синий курсив и круглая скобка), или находятся в синих рамках.

Английский перевод обширной цитаты очень упрощен, многие детали опущены и уменьшены ссылки, но с намерением сохранить факты и свидетельства работы. Автор С.А.Плетнева почтенный, выдающийся ученый, делающий честную работу; это подвиг, не слишком часто встречаемый в Российской политизированной области общественных наук, она часто использует язык, соответствующий предмету, не опускаясь к версии Российского научного языка очищенного от его родных Тюркизмов, и упоминая в ее книге Аланов двадцать пять раз, ни разу С.А.Плетнева не использовала мантру “Ирано-говорящие“ , обязательный термин прикладываемый к Аланам, так же как в советской эпохе название “Президент“ было обязательным  приложением и слову “Брежнев“, и также она не упомянула обязательный Скифо-Осетинский фарс. В настоящее время имя С.А.Плетневой так твердо связано с археологическими исследованиями С.Понтийского района, что никакой автор, пишущий о В. Европейской истории может обойтись без цитирования и ссылок на ее работы.

Даже без высказывания ее позиции, контрастируя с заявлениями обычно выдвигаемых Индо-Иранистами, С.А.Плетнева не занимается типичным  Индо-Иранским квазинаучным вылавливанием, но вместо этого в некрикливой сноске спокойно приводит этимологию Тюркских имен Баджанакских Ханов, и на картах проставляет названные Геродотом  Тюркские ононимы, некоторые из которых закрепились до настоящего времени, шаг неслыханный в Российских академических работах. Эта способность придерживаться фактов - лучшая и постоянный честь, которую автор может себе даровать.

Книга посвящена истории одною из самых известных и сильных Tюркоязычных этносов эпохи средневековья - Половцам. Так именовали их Русские летописцы. В Арабских и Персидских сочинениях их называли Kипчаками, а в Византийских и Латинских - Куманами. Автор рассматривает письменные источники и археологические материалы об этом этническом образовании, поднимает и нередко по-новому решает многие вопросы происхождения, экономических и общественных отношений, мировоззрения и политической истории этого народа.

Половцы - так называли их Русские современники в XI-XIII вв. Византийцы, а за ними и вся Западная Европа (probably the other way around, first their neighbors, and then Byzantines) именовали этот народ Команами. Об этом хорошо знали Русские летописцы, которые иногда считали нужным разъяснить в своих записках: “...Половцы, рекше Команы“, т. е. Половцы, именуемые еще и Команами. Восточные орды этого этноса, кочевавшие в заволжских и приуральских степях, вплоть до Иртыша, назывались Kипчаками. Под этим именем они вошли на страницы Арабских и Персидских рукописей. Китайцы же транскрибировали слово “Kипчак“ двумя иероглифами: “цинь-ча“. Следует помнить, что Китайские летописцы знали цинь-ча в III-II вв. до н. э,, а Византийцы и Русь столкнулись с ними спустя 1300 лет - в XI-XII вв. (there was no Byzantine and Rus in the 3rd-2nd centuries BC). За это долгое время Kипчаки пережили сменявшие друг друга периоды славы, военных успехов, экономических взлетов и периоды глубоких падений, когда летописцы и путешественники всех стран и пародов переставали упоминать о них.

Тем не менее мы можем уверенно говорить о том, что общей тенденцией Kипчакского общества вплоть до Монгольского нашествия в начале XIII в. была тенденция развития (подъема): из небольшого племени, мимоходом упомянутого в Китайской хронике, они к началу второго тысячелетия превратились в сильное, дееспособное и многочисленное этнообразование, с политическим влиянием и военным потенциалом которого приходилось считаться не только дряхлеющей Византии, но и могущественной Руси.

Сложная, многоплановая история Kипчаков-Половцев, естественно, часто привлекала внимание ученых.

Первые работы о них появились в печати более 100 лет назад - в 50-х годах прошлого века. Как правило, Русских ученых интересовал тот период в жизни Половцев, когда они тесно соприкасались с Русью и другими западными госуд арст вами.

Результаты работ второй Половины XIX в. по Половецкои тематике были подытожены в книге П. В. Голубовского “Печенеги, Торки и Половцы до нашествия Татар“, напечатанной в Киеве в 1883 г. При характеристике всех трех этносов Голубовский постоянно привлекал как Русские летописи, так и другие источники, которые касались и освещали их жизнь до проникновения в южно-Русские степи.

Через 20 лет после выхода в свет книги Голубовского немецкий Tюрколог И. Маркварт написал обширную, насыщенную разнообразными сведениями монографию о Половцах (Ober das Volkstum der Komanen). К сожалению, труд этот, по справедливому замечанию крупнейшего Русского востоковеда Б. А. Тураева, является “соединением огромной эрудиции с запутанностью изложения“. Маркварт мало интересовался Русской историей и связями Половцов с Русью, преимущественное внимание он уделил происхождению этого народа, т. е. изучению истории Команов-Kипчаков в азиатский период их существования. Несмотря на действительно невероятную запутанность изложения и отсутствие какой-либо системы доказательств, некоторые положения Маркварта по ранней истории Kипчаков и в настоящее время не потеряли научного значения.

В начале 30-х годов занялся Половецкой историей Русский историк-эмигрант Д. А. Расовский. Кроме большой монографии о Половцах, напечатанной на Русском языке в Праге в нескольких выпусках “Sermnariuni Kondakovianum“, Расовский написал ряд блестящих статей, посвященных истории кочевников восточноевропейских степей, синхронных и соприкасавшихся с Половцами (Печенегов, Торков, союзу Черных Клобуков и др.). Приходится сожалеть, что все его работы остались мало известными советскому читателю. Очевидно, именно этим можно объяснить тот горячий интерес, которым встретили специалисты сборник статей В. К. Кудряшова, посвященный отдельным вопросам исторической географии южно-Русских степей в эпоху средневековья и названный автором “Половецкая степь“ (1948). Нужно признать, что по сравнению с обстоятельными работами Расовского и даже Голубовского статьи этого сборника дали мало нового - это были отдельные уточнения о направлении нескольких походов Русских в степь и некоторые новые соображения гипотетического характера относительно расположения Половецких орд в южно-Русских степях.

После опубликования этой работы стало ясно, что по-настоящему новые данные, новые факты можно получить только подняв и разработав еще одни источник, до тех пор вообще не использовавшийся учеными. Этим источником были археологические материалы.

Накопление их началось с конца XIX в. Массовые раскопки кочевнических курганов, предпринятые генерал-лейтенантом Н. Е. Бравденбургом на Черкасщппо (в Поросье) и одним из самых деятельных Русских археологов B. А. Городцовым на берегах Северского Донца (the Russian historical adjective “Severski“ refers to the Suvar tribe, which lived in the basin of the “Small Don“, or Donets, river) и Дона, заложили основу коллекции кочевнических (в том числе и Половецких) древностей Восточной Европы. Тогда же появились работы, в которых авторы раскопок пытались отождествить открытые древности с конкретными средневековыми этносами. Так, Бранденбург считал поросские курганы Печенежскими, допуская, впрочем, что погребения конца XI в. могли принадлежать Половцам. Одновременно со статьей Бранденбурга вышла статья А. А. Спицына, посвященная этой же группе памятников. Он полагал, что раскопанные Бранденбургом погребения следует связывать с Печенегами, Торками и Берендеями, локализуемыми Русской летописью именно в районе Поросья. Свойственная Спицыну замечательная археологическая интуиция и глубокое знание материала позволили ему верно датировать эти захоронения XI - началом XIII в. После него уже никто не сомневался в принадлежности поросских погребений разноплеменному кочевому населению, объединенному в союз черных Клобуков. Не остался в стороне от этнической интерпретации материала и Городцов, разделивший на этнические группы курганы, раскопанные им в бассейне Северского Донца. Он первый четко выделил особенности собственно Половецкого погребального обряда: сложенные с применением камня курганные насыпи, могилы с накатом над ними, восточная ориентировка погребенных.

Исследования этих крупнейших Русских археологов в той или иной мере были использованы в 50-60-х годах C. А. Плетневой и Г. А. Федоровым-Давыдовым. Наиболее полной сводкой всех кочевнических древностей является монография Федорова-Давыдова “Кочевники Восточной Европы под властью золотоордынских ханов“, в которой он делит их на четыре хронологические группы: 1-я относится к IX-XI вв. и связывается с Печенегами и Торками; 2-я - к концу XI-XII вв., первому периоду Половецкого господства в степях; 3-я - к пред-Монгольскому периоду Половецкого господства; 4-я - к XIII - XIV вв.- золотоордынскому периоду. В каждой группе много типов погребений, и это дает основания Федорову-Давыдову считать, что нельзя говорить об этническом определении каждого типа: слишком сильно смешение их в любом хронологическом периоде. Однако при общей правильности этого деления материала следует учитывать, что для каждого периода характерно преобладание одного обряда или же появление в погребальном обряде новых черт, которые прослеживаются на других территориях в более ранних, а иногда и в синхронных могильниках. Очевидно, связь обряда с определенным этносом несомненно существовала. В настоящее время она только намечается, а в будущем при дальнейшем накоплении материала и соответствующей его обработке эти связи выявятся более отчетливо.

Следует сказать, что в два последних десятилетия (i.e. 1970-1990) пополнение источниковедческой базы ведется весьма активно, поскольку раскопками степных археологических памятников - курганов разных эпох, в том числе и средневековых, заняты ежегодно десятки и новостроечных экспедиций. Сейчас начинается новый этап осмысления накопленных материалов, который, естественно, со временем завершится монографическим его обобщением.

Значительно большего единства и четкости достигли археологи в этнической, именно Половецкой, интерпретации каменных изваяний (“каменных баб“), в наши дни являющихся характернейшей принадлежностью музейных коллекций южных степных городов Украины и России. В древности десятки тысяч изваяний стояли группами или в одиночку на всех возвышающихся, издалека заметных точках степи. Освоение земель Русскими землепашцами в XVII-XVIII вв., сопровождавшееся распашкой целины и широким строительством, привело к массовому уничтожению этих произведений искусства. К XX в. их почти не осталось в Днепро-Донском междуречье - на основной территории их распространения. Возникла настоятельная необходимость как-то ограничить или даже прекратить этот стремительный процесс уничтожения статуй. Борьбу за их сохранение возглавила археолог и меценатка графиня П. С. Уварова. Эта важная светская дама обратилась с личной просьбой к губернаторам южных губерний организовать перепись статуй. В этой работе по приказу губернаторов участвовали даже урядники. Однако в основном этим занимались учителя, поэтому в целом перепись велась довольно грамотно. Этот прекрасный источник для изучения статуй и их распространения в степях хранится в настоящее время в ГИМе. Тогда же, в конце XIX - первых десятилетиях XX в., начали создаваться обширные музейные собрания степных статуй.
6

Долгое время - на протяжении всего XIX в. каменные статуи приписывались самым различным народам, обитавшим в степях: Скифам, Гуннам, Готам, Болгарам, Финнам, Славянам, Уграм, Татарам, Ногайцам и даже Русским переселенцам. Первым исследователем, решительно заявившим, что они оставлены Половцами, и попытавшимся доказать свою гипотезу, был Н. И. Веселовский. После опубликования его работы в 1915 г. к вопросу о каменных статуях, большинством ученых безоговорочно признанных Половецкими, не возвращались вплоть до конца 50-х годов, когда к ним обратилась сначала я (в 1958 г.), а затем Федоров-Давыдов в указанной выше монографии. В обеих работах статуи использованы в качестве дополнительного источника по изучению кочевников, материал о них не был собран полностью, а значит, и не обобщен.

Только в 1974 г. вышла из печати моя книга “Половецкие каменные изваяния“, в которой изданы и по возможности исследованы все наиболее крупные музейные коллекции статуй (1,322 экз.). Помимо публикации статуй (каталога), в работе делается попытка сделать их историческим источником, на основании которого можно строить исторические выводы. Вес они будут широко использованы и в данной книге.

Большое внимание уделяется Половцам в трудах историков, посвященных истории до-Монгольской Руси. Особенно много места занимают разделы о них в книгах Б. А. Рыбакова. Весьма существенную роль в исследовании Половецкой истории и культуры сыграли многочисленные монографии и статьи, основной целью которых было исследование “Слова о полку Игореве“. В них с особенной обстоятельностью рассматриваются вопросы взаимоотношений Половцев и Руси: языковые, культурные, политические и пр.

Таким образом, Половецкая тематика традиционна для Русской исторической науки. Характерно, что в начале 1970-х годов не без влияния “вспыхнувшего“ и развившегося в предыдущее десятилетие интереса к Половцам и остальным так называемым поздним кочевникам в Румынии вышли две прекрасные книга Петре Диакону о Печенегах и Половцах в бассейне Дуная. В них автор привлекает к решению ряда проблем немногочисленные в том регионе археологические материалы, используя при этом данные работ Федорова-Давыдова и моих.

Следует также отметить, что в те же 70-е годы и в начале 80-х активизировались исследования не только Половецких, но и Kипчакских древностей и памятников Прииртышья и Волго-Уральского междуречья. Еще в 1972 г. вышла чрезвычайно полезная и информативная книга Б. Е. Кумекова “Государство Kимаков IX-XI вв. по Арабским источникам“, в которой автор подводит итоги более чем вековому изучению этого народа, а также по-новому рассматривает многие источники и дает в целом достаточно выразительную и полную картину жизни Kимаков и Kипчаков до и частично после их расселения на запад - в южно-Русские степи.

Итак, даже самый беглый обзор литературы о Половцах, упоминающий только наиболее крупные монографические работы, свидетельствует о том, что эта тема не забыта ни западными, ни Русскими, ни советскими учеными (in other words, “don't kill me for being a maverick, I am only threading the established paths“, but fortunately this is not true at all).

Данная книга является первой попыткой популярного изложения, а в отдельных случаях и первого обобщения накопленных за последние сто лет наблюдений, материалов и выводов по различным вопросам Половецкой истории, географии, экономики и культуры. В книгу введены и некоторые новые материалы и факты, в ней высказываются но ряду вопросов новые мысли и гипотезы. Они, вероятно, будут интересны но только широкому читателю, которому и предназначена эта книга, но и специалистам-историкам.

8

В конце IX в. Хазарский Каганат, раздираемый внутренними противоречиями и религиозной смутой, потерял свое еще совсем недавнее могущество, свою завоеванную реками крови славу непобедимой державы. Зашевелились притихшие было соседние народы, одно за другим стали выходить из Хазарской конфедерации безропотно платившие ранее дань Кагану племена и племенные союзы.

По-видимому, именно к этому времени следует относить формирование в восточноевропейских степях нового кочевнического союза - Печенегов (в Латиноязычной и Византийской литературе они именовались Пацинаками или Пачинакитами, в Арабской - Баджнак (بآجانآك Bechenek)).

Возглавлен он был выходцами из давно распавшегося политического объединения Кангюй (Kangar). Новое объединение получило новое имя.

Происхождение имен народов - вопрос сложный и подчиненный своим закономерностям. Его вряд ли можно решить на одном примере. О происхождении слова “Печенег“ (“Беченег“) существует несколько мнений. Одно из них представляется весьма вероятным: оно произведено от Tюркского имени Бече - так звали, видимо, первого вождя Печенежского племенного союза. Известно в степях несколько примеров именно такого происхождения этнического наименования - по имени первого главы правящего в союзе рода. Как и все кочевнические объединения, Печенеги были разноликим и разноязыким союзом: в него, помимо Tюркоязычных орд, могли входить и какие-то Угорские группировки.

В первые десятилетия своего существования орды Печенежского союза кочевали в заволжских степях. Там началось формирование как политического объединения, так и Печенежского этноса с общей для него материальной культурой.

9

Зажатые в заволжских степях между значительно более сильными соседями - Узами, Kипчаками, Mадьярами и Хазарским Каганатом, почувствовав ослабление последнего, они ринулись к западным рубежам своих кочевий.

Хазары попытались остановить движение Печенежских орд. (Khazar) Каган заключил союз с Узами, надеясь силами союзников разгромить неожиданных захватчиков. Однако результат этого соглашения оказался совершенно противоположным. Узы, по словам Византийского историка императора Константина Багрянородного, “пойдя войною на Пачинакитов, одолели их и изгнали из собственной их страны.,.“. “Пачжнакиты же,- пишет он, -обратясь в бегство, бродили, выискивая место для своего поселения“ ( Константин Багрянородный, с. 155). Путь Печенегов по захваченным землям в конце IX - первом десятилетии X в. был отмечен пожарищами, гибелью подавляющего большинства степных и лесостепных поселений, замков и даже городов (на Таманском полуострове) (reference to the destruction of the Bulgar capital Banja). Этот сравнительно короткий период продвижения Печенегов на запад нашел, как нам представляется, отражение в Персидском географическом труде “Границы мира“, составленным неизвестным автором, видимо, в начале X в. Там говорится о двух ветвях Печенегов: Tюркской и Хазарской.

Географическое положение Tюркских Печенегов описывается следующим образом: “Восток их страны граничит с Гузами, на юг от них буртасы и барадасы, на запад от них Mадьяры и рус, на север от них река Рута“.

Описание это, как и все Арабские и Персидские штудии о Восточной Европе, неясно. Тем не менее местонахождение кочевий Tюркских Печенегов можно с большей или меньшей долей вероятности определить в пределах Днепро-Донского междуречья. Название “Tюркские“ эти Печенеги получили от наиболее страшного и опасного для них в те десятилетия соседа - Гузов-Tюрков (интересно, что Русские позднее также стали называть Гузов Tюрками - Торками). На запад от них лежали владения Mадьяр-Венгров и Руси. Последняя находилась севернее основного направления Печенежского удара, направленного на захват степных пастбищ. Поэтому с нею Печенеги столкнулись позднее.

Вначале же они ударили по Венграм, жившим тогда в Днестро-Днепровском степном междуречье, называемом Ателькуза.

 (Ata+el+kuju = Father+land+people, i.e. akin to Fatherland, the Hunnish motherland well known into the 15-th c., and then conveniently wiped out from the people's memory, together with the carriers of that memory). Для этого они прежде всего заключили военный союз с Болгарским царем Симеоном (aka Shamgun, 893-927), который, естественно, желал уничтожить такого опасного соседа, каким были Венгры. Воспользовавшись тем, что основные силы Венгров отправились в поход, Печенеги ворвались в их страну и совершенно истребили, как пишет Константин Багрянородный, их семьи и прогнали воинов, оставленных для охраны кочевий. Вернувшиеся из похода Венгры нашли свою землю “пустынной и разоренной“, занятой к тому же свирепыми врагами. Убедившись, что им уже не удержаться здесь, Венгры повернули на запад. Однако первым их побуждением был, видимо, захват наиболее близких от Ателькузы территорий, а именно лесостепных земель на Русском пограничье. Случилось это в 898 г., о чем сохранилась краткая запись в Русской летописи: “Идоша Угре мимо Киев горою... и пришедшие к Днепру, сташа вежами“ (tabor - mobile fortification of military carts encircling the camp) (ПСРЛ, II, с. 17- 18). Очевидно, они попытались задержаться здесь, но были встречены крайне неприветливо Русскими пограничными полками и потому, не останавливаясь более и не вступая в битвы, двинулись через Карпаты в Подунавье. Там, по свидетельству (Rus) летописца, они “почаша воевати“ и, добившись победы, поселились на богатых землях Паннонии.

Что же касается Печенегов, то победа сделала их фактически единственными хозяевами приднепровских, донецких и Донских степей вплоть до Волги.

Вторая ветвь Печенегов, названная Персидским Анонимом Хазарской, кочевала на землях, восточнее которых проходили “Хазарские горы, на юг от них - Аланы, на запад - море Gurz (Гурганское, т.е. Каспийское), на север от них - Мирваты (Буртасы)“ (Hudud-al-Alam, с. 160). Мы видим, что данные об этой ветви еще более неопределенные, чем о первой. Единственным ясным ориентиром являются Аланы, обитавшие, как известно, в предгорьях Кавказа. Море, упомянутое в приведенном отрывке, видимо, Азовское (и часть Черного), а горы - холмы, тянувшиеся вдоль Кума-Манычской впадины. Кого называл Аноним Мирватами, остается невыясненным. Тем не менее примерное местоположение земли Хазарских Печенегов все-таки можно установить - это степное междуречье нижнего Дона и Кубани. Археологические исследования ряда приморских поселений свидетельствуют о том, что многие из них, в частности такой большой город, как Фанагория (Bulgarian capital Bandja = Gr. Φαναγορ(ε)ία/Phanagoria = Onoguria/Hunoguria, founded ca. 543 BC), погибли в конце IX - начале X в.

11

Источники говорят нам еще об одной группе Печенегов, обитавших в Заволжье. Проезжая через заволжские степи в начале X в. (i.e. in 922), Ахмед Ибн Фадлан встретил там Печенегов, кочующих у воды, “похожей на море“. Видимо, он имел в виду соленое озеро Челкар, расположенное в самом центре заволжских земель. Рассказывая о них, Ибн Фадлан пишет: “Они - темные брюнеты с совершенно бритыми бородами, бедны в противоположность Гузам...“ (Ибн Фадлан, с. 129). Очевидно, это те Печенеги, которые не последовали на запад вместе с основным ядром Печенежского племенного союза, а остались на прежних кочевьях, подчинившись Гузам. Об этих Печенегах довольно подробно писал и Константин Багрянородный: “Да будет известно, что в то время, когда Пачинакиты были изгнаны из своей страны, некоторые из них по собственному желанию и решению остались на месте, живут вместе с так называемыми Узами и поныне находятся среди них, имея следующие особые признаки (чтобы отличаться от тех и чтобы показать, кем они были и как случилось, что они отторгнуты от своих): ведь одеяние свое они укоротили до колен, а рукава обрезали до самых плеч, стремясь этим как бы показать, что они отрезаны от своих и от соплеменников“ (Константин Багрянородный, с. 157). Это была самая малоактивная и бедная часть Печенегов. Оставшись на прежних кочевьях, они, естественно, подчинились Гузам, вошли в их союз и более уже самостоятельного значения не имели и в других источниках не упоминались.

К середине X в, Печенеги заняли в степях от Волги до Дуная громадные территории. О политической географии Печенежской земли, о размещении на ней отдельных Печенежских орд, или фем, обстоятельно повествует все тот же Константин Багрянородный. Дело в том, что Печенеги в то время играли в истории восточно- и центральноевропейских народов и стран и в истории самой Византии весьма заметную роль. Этим они постоянно привлекали к себе внимание Византийских политиков, строивших в расчете на них свои планы борьбы против окружавших их государств Болгар, Венгров, Хазар, русов. Характерно, что свое сочинение - поучение сыну, названное “Об управлении империей“, Константин начинает с глав, характеризующих отношения всех этих народов с Печенегами, значительную зависимость их от Печенегов, грабящих их мирные поселения, мешающих торговле, вымогающих у них выкупы и откупы. Особенно страдали от Печенегов Венгры и Болгары, которые “многократно были побеждены и ограблены ими, то по опыту узнали, что хорошо и выгодно всегда находиться в мире с пачипакитами“ (Константин Багрянородный, с. 41).

После общей характеристики “международной обстановки“, осложненной Печенегами, Константин переходит к описанию самой “Пачинакии“, благодаря которому мы сейчас довольно отчетливо представляем картину расселения Печенегов времени их наибольшего могущества.
12

Он писал, что страна Печенегов делится на восемь фем. Фемы Цур (или Куарцицур), Кулпеи (Сирукалдеи), Талмат (Вороталмат), Цолон (Вулацопон) расположены к востоку от Днепра вплоть до Волги (Константин Багрянородный, с. 157). Один из еврейских авторов, а именно Иосиф бен-Горион, также писавший свое сочинение в X в., сообщает, что на Волге кочевало племя Тилмац. По-видимому, мы вполне можем сопоставить это наименование с фемой Талмат, названной Константином (Плетнева, 1958, с. 164). Уточняя далее местоположение восточной группы Печенегов, Константин писал, что соседями их были Узия и Хазария, расстояние от которых равнялось пяти дням пути (около 200 км), Алания, земли которой лежали на шесть дней пути от кочевий Печенегов, и Мордия (Мордва), находившаяся от них на расстоянии 10 дней пути.

Остальные четыре фемы: Хопон (Гпазихоион) “соседит“ с Булгарией, располагаясь всего в полдня пути от ее границ (15-20 км); Гила находится от Венгрии на расстоянии четырех дней пути: Харавои кочуют в одном дне пути от южной границы Росии, а Иртнм (Иавдиертим) “соседит“ “с подплатежными стране Росии местностями, с Ультинами, Дервлептшами, Лепзанинами и прочими Славянами“. В настоящее время мы хорошо знаем, где жило одно из названных Константином Славянских племен - Дервленины-Древляне: в междуречье Днепра и Буга, на южном берегу Припяти и ее притоков вплоть до границы со степью. Очевидно, южнее этой границы в степях кочевала орда Иртим. Константин неоднократно подчеркивал также, что Печенеги очень близки к Херсону, “а к Боспору еще ближе“, что, вероятно, означает, что их кочевья находились где-то на восточном берегу Азовского моря и на Таманском полуострове.

13

Сделанное Константином Багрянородным описание является наиболее полным и подробным рассказом о местопребывании Печенегов в восточноевропейских степях в середине X в. Интересно, что Хазарский Каган Иосиф, писавший свое письмо Хасдаю ибн Шафруте, в то же время постарался вообще сказать о Печенегах бегло, не упоминая того, что они фактически захватили всю территорию Каганата и расселились на пей, плотно окружив враждебным полукольцом домен самого Кагана. Иосиф отвел им только бывшую Ателькузу, поместив их кочевья между Днепром и Дунаем. При этом Каган еще и приврал, сообщив, что все Печенеги платят ему дань. Впрочем, хвастливый рефрен о дани, которую якобы платили ему все соседние народы, звучит у него после каждого упоминания об этих народах и странах. Это и естественно, поскольку еще дед Иосифа правил действительно могущественной державой, которой подчинялись многие народы. Примириться с потерей этого могущества Иосифу было трудно, тем более признать его в письме-информации о своем государстве. Однако и умолчать о Печенегах, нанесших Хазарии первый сокрушительный удар, он не мог, тем более что слух об их нашествии достиг уже Испании, в которой жил Хасдай ибн Шафрута - испанский еврей и сановник Арабского (кордовского) халифа. Об этом свидетельствует хотя бы упоминание в “Песне о Роланде“ “орд диких Печенегов“ (Песнь о Роланде, с. 97). Ясно, что о них знали и в Испании, и во Франции, н в германских княжествах. Тем не менее Иосиф по возможности снизил трагическую роль этого народа в истории своей страны.

А между тем Печенеги фактически уничтожили Каганат '(Плетнева, 1986, с. 62-74). Они разрушили его экономику; большинство богатых земледельческих поселков стенной н лесостепной зон Подонья было сметено с лица земли. Население было частично уничтожено, частично вошло в кочевые подразделения Печенегов. Только небольшое число их бежало на Дунай (в Дунайскую Болгарию), на Среднюю Волгу и в глухие уголки верховий Оскола и Дона, надежно защищенные от кочевых набегов лесными массивами. Какая-то часть Болгаро-Аланского населения Подонья отошла и в южные районы Каганата - в домен самого Кагана. Заметно вырос пограничный Донской городок Саркел, что прекрасно прослеживается археологически: культурные слои начала X в. на городище отличались особенным богатством и разнообразием находок. Именно тогда появились в городе первые Славянские переселенцы - жители пограничных с Каганатом Славянских земель, бежавшие вместе с населением Каганата от Печенежского нашествия. Страшный урон протерпела торговля Каганата, были нарушены его дипломатические связи. Печенеги, захватившие степи между Кубанью и Доном, отрезали Хазарию от Византийской империи. Кроме того, Печенеги разрушили некоторые города на побережье и поселения в Восточном Крыму. Таким образом, все жизненно важные артерии Каганата, связывавшие его с союзниками, торговыми партнерами и данниками, были перерезаны. Государство неизбежно
шло к гибели, к середине X в. оно сократилось практически до размеров личного домена Кагана, расположенного примерно на территории современной Калмыкии.

Khazar Kagan royal domain

14

Печенегам Хазары уже не казались сколько-нибудь опасными врагами. Очевидно, Каганат даже и не пытался изгнать их со своих бывших земель. Да в этом уже не было необходимости, так как земли все равно остались бы пустыми - заселить их было некому.

Итак, ни Гузы, ни Каганат не тревожили Печенегов. Византия была далекой и еще недоступной страной - дойти до нее было невозможно, поскольку Печенеги должны были для этого пересечь Дунайскую Болгарию, оставив в тылу не только самих Болгар, но и могучего, с каждым годом набирающего силу противника - Русь. Это была единственная реальная сила, способная противостоять кочевническим ордам.

Впервые Русичи столкнулись с Печенегами в 915 г., когда “приидоша печепези первое на Рускую землю и створивше мир с Игорем, идоша к Дунаю“ (ПСРЛ, II, с. 32). Очевидно, расселяясь по степи, захватывая все новые и новые степные просторы, Печенеги попытались “освоить“ и лесостепные области, принадлежавшие Руси. Натолкнувшись на сопротивление Русских дружин, Печенеги для обеспечения себе спокойного тыла заключили мир с Русью и откочевали к границам более слабых противников: Болгарии и Венгрии.

Тем не менее с Русью Печенеги продолжали поддерживать самые разнообразные и оживленные отношения. Византия, обеспокоенная этим, а также возвышением Руси, постоянно стравливала Печенегов с Русью, поскольку Росы, по словам Константина Багрянородного, не могли ни воевать, ни торговать, если находились не в мире с Печенегами, поэтому они постоянно были “озабочены тем, чтобы иметь мир с Пачинакитами“. Помимо мирного договора 915 г., Русский летописец отмечает еще один, на этот раз уже военный, союз, заключенный князем Игорем с Печенегами в 944 г. для совместного похода на Византию: “...совокупи воя многи варяги, и русь, и поляны, и словены, и кривичи, и Печенегы пая... поиде на грекы в лодьях и на конех“. Император Роман, услышав об этом, послал им навстречу “лучших бояр“ (Boyars, Türk. “Nobles“), откупился от Игоря и от Печенегов, послав им “паволоки и золото“. В результате Игорь счел возможным прекратить поход, однако это не избавило его от необходимости расплатиться с Печенегами, пошедшими в этот поход ради возможностп пограбить захваченные земли. Взамен Византийских владений Игорь вынужден был разрешить Печенегам “воевати Болгарскую землю“ (ПСРЛ, II, с. 34- 35). Игорь пытался нейтрализовать Печенегов не только заключением миров, но и силой оружия. В 920 г. он ходил на них походом, что под этим годом зафиксировано в летописи: “воеваша на Печенегы“. О том, кто победил в этом походе и куда был направлен удар Русских полков, неизвестно. Других сообщений о походах Русичей на степняков не сохранилось. Да и вряд ли организация их была тогда возможна. Печенеги, кочуя на огромных пространствах южно-Русских степей, практически были неуловимы, поскольку кочевали по ним круглый год, проводя все время в повозках и на конях (this stipulation conflicts with the statements of Constantine Porphyrogenitus, who specifically noted locations and names of the Bajanak's cities: Aspron, Toungatai, Kraknakatai, Salmakatai, Sakakatai, Giaioukatai; the Bajanak's economy was primarily based on sheep husbandry, the sheep herds do not traverse great distances; any attack of few-hundred strong Rus mercenary “army“ against much stronger and well-organized people did not have a chance, except for a local predatory raid against undefended settlement when its men were elsewhere, the only tactics used by the Rus Princes over the centuries).
15

Печенеги находились на той, так называемой таборной стадии кочевания, которая характеризуется достаточно развитыми общественными отношениями - военной демократией {Плетнева, 1982, с. 13-18). Во главе восьми фем, которые, очевидно, можно считать объединениями типа орд (i.e. tribal unions), стояли ханы - архонты, как называет их Константин Багрянородный, или, согласно Русской летописи, князья. Орды (i.e. tribal unions) делились на 40 частей, т. е. в каждую орду (i.e. tribal union) входило пять родов. Эта структура Печенежского общества была прослежена этнографами и у некоторых ныне существующих народов, в частности у каракалпаков. Роды возглавлялись архонтами более низкого разряда - меньшими князьями. Роль племенных и родовых кпязей сводилась в условиях военной демократии к роли военачальников. Константин Багрянородный записал имена первых ханов, под главенством которых Печенеги захватили восточноевропейские степи: Ваицу (орда Иртим), Куркутэ (Гилы) (Kangar, Ch. 康居 Kangju, Kangüy; tai/sai/zai is Turkic "clan", the name is that of "Dede Kurkut" epos), Каидум (Харавои) (modern Horvats, Croats), Гиаци (Хопон), Куел (Цур), Ипаоса (Кулпеи), Батан (Цопон), Коста (Талмат).
16

Каждая орда действовала, вероятно, в значительной степени самостоятельно. Во время грабительских и завоевательных походов и войн некоторые из них особенно разбогатели и выделились (plundering whom? occupying what? enriching from whom? this derogatory attitude has only rhetorical value, and is totally out of place). Об этом опять-таки рассказывает Византийский император: “Должно знать, что Пачинакиты называются также Kангар, но не все, а народ трех фем: Иавдиирти, Куарцицур и Хавуксингила, как более мужественные и благородные, чем прочие: ибо это и означает прозвище Kангар“ (Константин Багрянородный, с. 159). Следует сказать, что фемы Кангар, по-видимому, вели свое происхождение от “Кангюй“ (Ch. Kanguy, Kangju  康居) и с самого начала, с образования Печенежского объединения, стояли во главе союза. Очевидно, главы трех “избранных“ орд - ханы Куркутэ, Ваицу и Куел были самыми прославленными и могущественными в Печенежской земле (Мне кажутся весьма знаменательными и смысловые значения имен ханов. Соответственно: “волк“, “буря“ или “бурный ветер“ (?), “сильный эль“ - “сильный властитель“ (?). Тем не менее даже они не могли передать по наследству свою власть сыновьям. Власть наследовалась двоюродными братьями или детьми двоюродных братьев, “чтобы достоинство не оставалось постоянно в одной ветви рода, но чтобы честь наследовали и получали также и родичи по боковой линии. Из постороннего же рода никто не вторгается и не становится архонтом“ - так завершает свои познания об общественном строе Печенегов император Константин {Константин Багрянородный, с. 155). Описанный им несколько необычный порядок наследования предполагает, как представляется, матрилииейпость родства или, во всяком случае, пережиточность этого матриархального закона. Следует отметить, что пережитки матриархата были, видимо, вообще характерны для кочевников, некоторые его черты, как мы увидим ниже, хорошо прослеживаются и в Половецком обществе.

Князья (ханы)-военачальники обладали, очевидно, исполнительной властью. В экстраординарных случаях Печенеги, как известно из более поздних (XI в.) источников, собирали “сходку“, являвшуюся, по существу, народным собранием - характернейшим органом военной демократии. О ней упоминают в своих сочинениях епископ Бруно и Византийская царевна Анна Комнина {Плетнева, 1958, с. 193). Постоянные войны, участие в грабительских походах - наиболее типичные черты этого общественного строя (for an educated critique of that traditional perception see Backwith, 2009, “Empires of the Silk Road“). Именно поэтому Печенегов так легко можно было поднять в любой поход против любой страны, грабеж которой принес бы им выгоду. Мы уже знаем, что чаще всего ими пользовались Византийцы. Однако и сами они постоянно опасались за свои крымские владения, в частности за Херсон, к стенам которого Печенеги часто подкочевывали, видимо, вплотную (in fact, quite improbably. From the Hunnic times, the Crimean steppes were occupied by the Scythian tribes, who symbiotically co-existed with the Greek colonies south of them, and Bulgar ranges north of them. There is also literary evidence that Crimea was also Shared by the Scythian Akathyrsi, a tribe separate from the Crimean Scythians. There is no literary or archeological evidence that Badjanaks forced themselves into Crimea, or conflicted with its population).

В 965 г. при князе Святославе Печенеги участвовали в Русском походе на Хазарпю. Прямых сведений об этом нет, но недаром Византийский император подчеркивал невозможность для Росов вести международные войны без предварительно заключенного с Печенегами соглашения.
17

В этом походе Святослав неизбежно должен был пройти через Печенежские степи, для того чтобы достигнуть Хазарских городов: Саркела, который был первым взят ц разгромлен его войском, и затем Итпля где-то на Нижней Волге (Артамонов, 1962, с. 426-427). Мир Святослава со степняками был недолговечен. Три года спустя Печенеги организовали большой поход на Русь. Святослав в то время вел завоевательную войну в Болгарии на Дунае, и вполне вероятно, что Византийцы, напуганные близким соседством Русской дружины, спровоцировали этот поход на страну, ослабленную отсутствием князя и лучшей части его дружины (Svyatoslav was bought by the Greeks for 15 centinarii, of which fact S.A. Pletneva could not possibly have not known, and possibly Greeks were taking advantage of interregnum between Peter I, 927-969, and Boris II, 969-971. The Rus tradition held that Svyatoslav altruistically wanted to relocate his capital to the Pereslavl in the Danube Bulgaria, which conflicts with the expense account of the Greeks. The 15 centinarii, if it is a count of solidi, gives 1,500 solidi at 20 solidi/lb,  weigh 75 lb, or 35 kg of gold, for an army numbering at most 2,000 mercenaries). Русский летописец так начинает рассказ об этом: “Прндоша Печенези первое на Рускую землю... и затворися Ольга с внуки своими Ярополком, Олгом, Володимером в городе Киеве. И оступиша Печенези город в силе тяжьце, бесцисленное миожьство около города и пе бе лзе вылести из града и вести (Святославу - С. П.) послати...“ (ПСРЛ, II, с. 53.). Город и княгиня с княжатами были спасены подошедшим к Киеву воеводой Претпчем, уведомленным о бедственном положении города юпошей-киевляпниом, пробравшимся через Печенежское окружение и переплывшим Днепр для того, чтобы попасть к черниговским (at that time still called Karajar in Türkic) воинам, стоявшим лагерем на левом берегу Днепра и не знавшим о бедственном положении стольного города.

Печенеги, увидев подошедшие Русские дружины Претича, решили, что это уже подобрался к ним с тылу Святослав, слава о непобедимости которого была настолько сильна, что степняки, не приняв боя, отступили, а князь Печенежский просил мира и дружбы у Претича и поменялся с ним оружием: “...и вдаст Печенежский князь Претичу конь, саблю, стрелы. Он же даст ему брони, щит, меч...“ (ПСРЛ, II, с. 55). Пока шел этот обмен любезностями, Святослав действительно вернулся вместе с дружиной на Русь, собрал воинов и прогнал Печенегов “в поле“, т. е. далеко в степи, и вновь подтвердил мир с ними. Но не надолго. В 969 г. умерла Ольга, и некому стало удерживать неуемного князя дома.

18

Разделив Русь между своими уже повзрослевшими сыновьями, Святослав двинулся в 971 г. на завоевание Подунавья (actually, in 967-969, during the interregnum). Вначале все складывалось благоприятно для Русского князя, потом начались неудачи, и тогда он вспомнил, что, уходя из Киева, не заключил нового мира с Печенегами: “Печенеги с нами ратни“. Несмотря на это обстоятельство, Святослав должен был возвращаться через враждебные степи по Днепру домой - в Киев. Болгары и Византийцы поспешили сообщить Печенегам, что Святослав идет из Доростола с полоном “бещислен“ и с “малой дружиной“ (ПСРЛ, II, с. 61). Печенеги засели на днепровских порогах, поджидая Святослава. Последний, узнав об этом, решил перезимовать в Белобережье. Зимовка была голодной и холодной. Весной ослабевшие воины не смогли прорваться сквозь Печенежское окружение, и, когда Святослав подошел к порогам, “нападе на ня Куря (хан opды Гилы.- С. П.), князь Печенежский и убща Святослава“. Куря приказал затем отрубить голову Святославу и из черепных костей сделать окованную золотом чашу. Делать чаши из черепов убитых врагов - обычай, широко распространенный в среде Tюркоязычных народов (Иакииф Бичурин, II, с. 147). Кочевники верили, что таким образом переходят к ним сила и мужество поверженного врaгa. Интересно, что князь Куря и его жена пили из этой ритуальной чаши для того, чтобы у них родился сын, похожий на Святослава. Об этом могучем и отважном рыцаре слагались легенды не только на Руси, но и в степях. Вполне возможно, что характеристика Святослава, данная в летописи, включена летописцем из песни о Святославе, сложенной, по всей вероятности, в степях {Липец, .1977). В ней воспеваются прежде всего черты воина-кочевника - неприхотливого, вынослпвого и беспощадного к врагам:

Легко ходя, akи пардус,
Войны многи творяше.
Ходя, воз по собе не возяше,
Ни котла, ни мяс не варя.
Но потонку нарезав, кониу ли. зверину ли или говядину,
На углех испек ядяще,
Ни шатра имяше,
Но подклад постлав и седло в головах,
Тако же и прочии вои его вси бяху.
(ПСРЛ, 11, с. 52)

Мы привели эту характеристику Русского князя потому, что она, как нам кажется, “оответетвует представлению кочевника об идеальном степном воине. Естественно, таким хотел видеть своего сына хан Куря.

19

После смерти Святослава наступательная деятельность Печенегов усилилась. В ответ на это новый киевский князь Владимир Святославич (his Türkic name was Budimir, 980-1015. S.A. Pletneva skips the reign of Yaropolk, his elder brother dethroned in a coup, and the Badjanak-Rus relations during his 972-980 reign) занялся нетипичным укреплением южных границ своего государства: “Мача ставит и городьт по Десне и по Устрьи, до Трубешеви, и по Суле и по Стугне“ (ПСРЛ, II, с. 10(3). В построенные городки он селил воинов со всех концов Руси. Тогда же сооружена была часть знаменитых Змиевых валов, а имевшиеся ранее - обновлены и достроены.

Об укреплениях-валах, расположенных южнее Стугиы, упоминает в своем письме путешествующий по Восточной Европе в начале XI в. епископ Бруно: “Русский государь два дня провожал меня до последних пределов своего государства, которые у него для безопасности от неприятеля на очень большом пространстве со всех сторон обведены самыми завалами“ (Бруно, с, 76). Сообщение это интересно еще и потому, что, судя по нему, расстояние между Русью и Печенежскими кочевьями увеличилось вдвое сравнительно с временем Константина Багрянородного, при котором оно равнялось одному дню пути (that defines the radius of the Rus “powerful“ domain, 30-40 km from the center).

Несмотря на успешную в целом политику Владимира относительно Печенегов, несмотря на укрепление границ и постепенное расширение территории, Печенеги тяжелой тучей нависали над Русью. В 993 г. они перешли Сулу и встали на левом берегу Трубежа. На другом берегу, напротив, выстроил свою дружину Владимир. Поскольку начать битву и та и другая сторона затруднялись, Печенежский хан (who?) предложил Владимиру единоборство богатырей (“mighty men“. S.A. Pletneva is not braving the fate by using a Türkic word, she could not avoid it, Russian has only this word). В случае победы Печенежина его единоплеменники по договору могли три года подряд беспрепятственно грабить Русь, победа Русского обусловливала три спокойных года - Печенеги в течение этих лет обязывались не ходить на пограничные Русские земли. Русский богатырь победил и спас Русь от разорения. Печенеги побежали, Русские, преследуя их, многих посекли менами и саблями. Владимир на месте победы поставил город и назвал его Переяславль.
20

Три года Печенеги действительно не ходили на Русь, а в 996 г. вновь началась изнурительная борьба Русских со степью. Летописец об этих последних годах первого тысячелетия написал: “Рать велика беспрестани“. Судя по летописным сообщениям, Печенеги подходили к какому-либо, видимо, заранее намеченному городку, брали его, грабили окрестности и отступали с полоном в степь. Никаких особых приспособлений для взятия стен у них не было, поэтому они, как правило, брали измором (как еще при Ольге и Святославе хотели захватить Киев). В летописи сохранился интересный рассказ-легенда об осаде Печенегами Белограда (ПСРЛ, II, с. 112-114). Когда начался “голод велик в граде“, Белоградцы придумали хитрость - из последних запасов, собранных со всего города, наварили бочку киселя и бочку сыты и вставили их в специально выкопанные колодцы, а затем пригласили 10 лучших мужей Печенежских в город и угостили их едой из колодцев. Изумленные Печенеги убедились, что горожане их не обманывают, утверждая, что имеют “кормлю в земле“ и что осада им не страшна - стойте хоть десять лет и губите себя, говорили Белоградцы. Печенежские ханы, испробовав киселя и сыты, приказали отойти от города - “восвояси ндоша“. Однако такие “хорошие концы“ случались редко - обычно городки горели, люди угонялись в рабство, пашни вытаптывались. Поэтому князь Владимир всемерно стремился поддерживать мир. В первые годы XI в., уже упоминаемый нами епископ Бруно, проследовавший через Русь в землю Печенегов, “от лица Русского князя заключил с Печенегами мир“. Русский князь обещал при этом выполнить ряд требований степняков и “дал в заложники мира своего сына“. В чем состояли требования - можно только догадываться.

Видимо, Печенеги, как обычно, требовали откупов, а вот заложником был, очевидно, нелюбимый сын Владимира - Святополк. Не случайно именно Святополк воспользовался помощью Печенегов в борьбе за отцовский престол после смерти князя Владимира. Четыре года Печенеги, участвуя в смуте, грабили и разоряли Русь. В 1019 г. Святополк последний раз пришел с Печенегами “в силе тяжьце“ (ПСРЛ, II, с. 131). (His older brother) Ярослав Мудрый, утвердившийся на киевском столе, собрал свои дружины и вышел навстречу: “К вечеру же одоле Ярослав, а Святополк бежа...“ Поражение Печенегов в этой битве было настолько серьезным, что в начале княжения Ярослава напор Печенегов значительно ослабел. Русские не замедлили воспользоваться передышкой, и в 1032 г. “Ярослав поча ставити городы по Реи“. Таким образом, Русь заняла территорию, долгое время (what is this S.A. Pletneva “long time“? 20 years? 50? 1019-1032?) остававшуюся нейтральной зоной, отделявшей ее (millenniums old) границы от кочевой степи.

Пытаясь сохранить славу непобедимых и страшных врагов, Печенеги предприняли отчаянную попытку сокрушить или хотя бы временно ослабить Русь. Для этого и был ими организован поход на Киев в 1036 г. Ярослав, бывший тогда в Новгороде, поспешил вернуться в свой город с сильной варяго-словянской дружиной. Очевидно, понимая все значение предстоящей битвы, Ярослав тщательно подготовился к ней. Выйдя тремя полками из города, Русские войска сшиблись с Печенегами на том месте, где во время составления летописного свода стоял уже Софийский собор. “...Бе во тогда поле вне града“,- писал летописец. “И бе сеча зла и одва одолев к вечеру Ярослав. II побегоша Печенезе роздно и не ведахуся камо бежаче и овии бегающе топяху в Ситомли, ипеп же во инех реках и тако погибоша, а прок их прибегоша и до сего днп>> (ПСРЛ, II, с. 188-139). Блестящая и полная победа Ярослава фактически уничтожила Печенежскую опасность.
21

Однако имя Печенегов и в дальнейшем пе исчезает со страниц различных (разноязыких) средневековых рукописен. Мы также не раз вернемся к ним в нашей книге.

В восточноевропейские степи в начале XI в. хлынули новые кочевые орды, именуемые в Русских летописях Торками, в Византийских хрониках - Узами, а в восточных сочинениях - Гузами. Гузы изгнали Печенегов с их прежних становищ и кочевий и побудили искать новые земли на западе.

Следует сказать, что Гузы сразу же после завоевания ими заволжских степей стали проявлять активный интерес к своему основному западному соседу - Хазарскому Каганату. Сохранились известия, что уже в середине X в. они грабили Каганат, переходя через Волгу зимой по льду. В тяжелый для Хазар год похода Святослава (965) Гузы также не замедлили присоединиться к Русскому успеху и пограбить обессиленное государство..

На границе домена Хазарского Кагана в торговом городке-крепости Саркеле (Türk. Sary Kel = White Fort) еще в конце IX в. поселились Печенежские наемники, образовавшие кочевнический гарнизон крепости. В него постоянно вливались выходцы из Гузских орд, просившие покровительства и защиты в Саркеле. Этот Печенего-Гузский гарнизон продолжал функционировать и после взятия Саркела Святославом и превращения его в Русский степной форпост Белую Вежу (Артамонов, 1958). Так постепенно близ Саркела - Белой Вежи вырастало новое политическое образование: Печенего-Гузская орда. Рядом с городом возник кочевнический Печенего-Гузский могильник. Члены орды были связаны между собой не кровнородственными отношениями, а административной властью, которой сначала был Хазарский правитель Саркела, а позднее - глава оставленных Святославом в крепости Русских дружинников.
22

Этот пример хорошо иллюстрирует факт постепенного проникновения Гузов в южно-Русские степи. Очевидно, отдельные их соединения н кочевья могли довольно свободно передвигаться по Печенежским владениям. В 985 г. они заключили союз с сыном Святослава - Владимиром и ходили с ним и его дядей Добрыней в поход на Болгар. О том. какие это были Болгары, существует несколько суждений. Одни считают, что Владимир традиционно ходил на дунайских Болгар (как его отец н дед), другие полагают, что этими Болгарами были так называемые внутренние, или “черные“, Болгары (Kara Bulgars; note that “kara“ also means “western“, making them “Western Bulgars“, and correspondingly the Ak-Bulgars are “Eastern Bulgars“), жившие, по мнению большинства исследователей, в крымских степях, третьи отождествляют этих Болгар с волжскими. Мне представляется наиболее вероятной последняя гипотеза. В то время Волжская Болгария стала достаточно сильной и богатой державой. Находясь в тылу у Руси и к тому же перекрывая Волжский торговый путь, соединяющий страны севера и восток, она начала серьезно метать молодому, набравшему силу Русскому государству (Provided that Bulgaria by 985 existed for 600 years, and Rus existed for 60 years, who started obstructing whom needs a serious rephrasing. In addition, in 985 Bulgaria reclaimed its possessions that were freed from the Khazar usurpation, maintaining the traditional djien system, while the princes of the incipient Rus eyed these possessions as their potential tributaries). Умный и деятельный князь Владимир в начале своего княжения должен был подумать о противнике, действительно доставлявшем ему беспокойство (Артамонов, 1962, с. 435). Сохранились сведения, что он в 90-х годах дважды ходил на Волжскую Болгарию (Vladimir, along with Oguzes, joined the internecine war on the side of Ibragim's revolt against Vladimir's cousin Timar, 981-1004, exactly like the Bulgars, Oguzes and Badjanaks were always called for help by the Rus' pretenders, and participated in the Rus internecine wars). Что же касается этого похода, то есть данные говорить о том, что после Болгарии Владимир двинулся на Хазар “и на Козарьт шед, победи а и дань на них положи“ (ПВЛ, I, с. 59) (quite the opposite, Vladimir lost most of his army, and had to pledge to keep paying the Rostov rent). Предположить, что в один год Русичи могли совершить два таких сложных похода (тысячекилометровые переходы), невозможно. Все это позволяет со значительной долей вероятности считать, что Владимир с Добрыней в 985 г. направили удар именно на Волжскую Болгарию. Косвенным подтверждением этому служит и то обстоятельство, что в походе принимали участие Гузы (Торки). О существовании каких-либо заметных их соединений среди западных Печенегов в X в. мы ничего не знаем. Вряд ли кочующие у Волги Гузы могли участвовать в походе на Дунай. На Волжскую Болгарию “торъки берегомъ приводе на коштхъ“ (ПСРЛ, II, с. 71), т. е., видимо, они поднялись по берегу Волги вверх (примерно на 400 км севернее своих кочевий), а Владимир двигался на Волгу по Оке на ладьях (i.e. Vladimir brought Viking mercenaries and Slav militia from Smolensk/Shamlyn. See Chapter 15 Reign of Timar for fascinating political background).
23

Как бы там ни было, ясно, что для воссоединения с Русской дружиной Торки должны были пересечь земли одного из Печенежских владений, видимо Талмат (since Oguzes rode approximately 400 km north up the Itil river to the Itil Bulgaria, why would they need to cross Badjanak's lands?).

Болгары были разбиты совместными усилиями Русских и Торческих полков. Далее они вместе добивали Хазар и, по-видимому, хорошо обогатились в этом походе  (See Chapter 15 Reign of Timar for the peace terms; the Rus version of the events is quite different from the Bulgarian version).

После этого успешно проведенного совместного мероприятия Торки, очевидно, продолжали сношения с Русью. В Русские города приходили служить выходцы из Торческих кочевий так же, как приходили они ранее в Саркел и другие Хазарские города (in a less Hurray-patriotic scenario, more likely in the budding Rus has remained the cantonized structure of the Türkic heritage, similar to that described in the Itil and other Khazarian cities. The Slavs were controlled by Slavic chieftains, Jews by Jewish leaders, etc, with different degrees of suzerainty over different groups).

Служили они, как правило, за хорошую мзду: их привлекали хозяева, которые больше платили или в данный момент находились на выгодных политических позициях. В обратной ситуации, как и любые наемники, они переходили на сторону сильнейшего. Так, известен факт, что Торчин был поваром у юного Муромского князя Глеба Владимировича, но переметнулся к захватившему Киевский стол Святополку и по приказанию последнего зарезал своего бывшего хозяина. Сообщение в летописи об этом событии интересно еще и потому, что Торчин поступил в свиту к князю одного из крайних восточных Русских княжеств. Это может быть дополнительным свидетельством того, что даже в начале XI в. (убийство произошло, как известно, в 1015 г.) Торки-Гузы кочевали еще, видимо, в восточных регионах восточноевропейской степи.

Примерно в это время в Гузских ордах (i.e. confederation), кочевавших в приаральских степях, началось так называемое движение Сельджукидов. Гузы, пройдя через пустыни и оазисы Средней Азии, захватили Переднюю Азию и образовали турецкую империю Сельджуков (aka Selcuks) (Гордлевский, 1960). Гузы северного потока намеревались пройти через южно-Русские степи и в Византии соединиться с основными силами Сельджуков, напиравших на Византийскую империю с юга. Печенеги неизбежно попадали в это мощное движение - одни примкнули к нему, другие были уничтожены (the S.A.Pletneva's news of Badjanaks' destruction in 1055 grossly conflicts with S.A.Pletneva's archeological findings). С Русскими дружинами Торки старались не сталкиваться: во-первых, потому, что Русские земли лежали в стороне от их пути (они шли по степям); во-вторых, Торкам выгодно было добрососедство, так как они берегли силы для войн с империей.

24

Тем не менее Русские князья Изяслав, Святослав и Всеволод (сыновья Ярослава, так называемый триумвират), очевидно, поняли опасность, которая грозила бы Киеву в случае соединения Торческих отрядов с Сельджуками и гибели Византии. К тому же, надо думать, Византийские политики употребляли все силы для того, чтобы втянуть Русь в борьбу с Гузами-Торками. Характерно, что первым князем, выступившим в поход против Торков, был Всеволод Ярославич, женатый на “царице грекине“, т. е. Византийской царевне. В тот год (1055) Торки, вернее, какая-то их орда (armies? tribes?) подошла слишком близко к границе Руси - устью реки Суды, где стоял уже Русский городок Воинь. Орда (armies? tribes?) встала там на зимовье, что, естественно, не могло понравиться жителям городка, поскольку Торки обычный зимний недостаток кормов пытались восполнить грабежом Русских поселков (the previous discourse does not mention any of these Oguz Türks' “usual“ predations, it looks like a citation from the annals that seeks to justify the Rus predation. The Rus annals did not accuse of predation the Oguz mercenaries that joined the Rus Princes, though they were the same people who were accused across “we“ vs. “them“ divide). Вот на этих-то Торков и обрушился князь Всеволод. Торки были побеждены и отогнаны в степи. А через пять лет после этого небольшого похода, в 1060 г., все три князя триумвирата и еще полоцкий князь Всеслав “совокупивше воя бещислены и поидоша на коних и в лодьях бещисленноо множьство на Торкы“. Услышав о надвигающихся на степь Русских полках, Торческие военачальники не решились принять битву и отступили в глубь степи. Далее летописец кратко и очень выразительно рассказывает об их судьбе: “...помроша бегающе... овин от зимы, друзии же гладом, инии же мором...“ (ПСРЛ, II, с. 152) (this is a telling story about heroic feats of the brave joint Rus Prince armies against peaceful and defenseless transients in a protective enclave wintering their herds, wrapped in a patriotic camouflage).

Действительно, после этого Торки уже не упоминались в летописях в качестве самостоятельной политической силы. Однако, как и Печенеги, Торки не были уничтожены полностью. Подавляющее большинство оставшихся в степях Торков вместе с Печенегами подкочевало к границам Руси и перешло на службу к Русским князьям, за которую им были выделены земли для кочевок на пограничных со степью землях.

Поиски сильных покровителей были совершенно необходимы обоим народам потому, что с востока в восточноевропейские степи прихлынула уже новая кочевая волна, мощью превосходящая две предыдущие. Этой новой силой были Половцы, впервые подошедшие к юго-восточной границе Руси летом 1055 г. Об этой первой встрече Русский летописец написал вполне доброжелательно: “Приходи Блуш с Половци и створи Всеволод мир с ними и возвратишася (Половцы.- С. П.) восвояси“ (ПСРЛ, II, с. 150). Так открылась новая страница совместной истории кочевой степи и Руси.
25

24

Арабские и Персидские географы, путешественники и историки IX-X вв. в тех разделах своих сочинений, которые посвящены были народам, обитавшим в далеких or Халифата восточноевропейских и азиатских степях, постоянно упоминают народ и страну Kимаков. Первым в списке Tюркских племен назвал Kимаков и отделившихся от них Kипчаков знаменитый Арабский географ Ибн Хордадбех (вторая Половина IX в.), пользовавшийся при составлении своего труда более ранними сочинениями (возможно, даже VIII в.). Немного позже Ибн Хордадбеха ал-Истахри и Ибн Хаукаль при составлении карт попытались определить местонахождение земель, занятых этими народами. Ал-Масуди, бывший образованнейшим историком своего времени (X в.), дал уже более подробные сведения об их расселении, а его современник Абу-Дулаф сообщает в своем сочинении об их хозяйстве и религиозных представлениях. Так постепенно накапливались знания об этих окраинных для Арабо-мусульманского мира Tюркоязычных народах.
25

В конце X в. о них хорошо были осведомлены столичные писатели и ученые Халифата и особенно широко они были известны в среднеазиатских государствах, где о них не только писали в малодоступных для народа книгах, но и рассказывали о путешествиях в страну Kимаков на городских базарах и в чайханах.

Возросшее количество информации сказалось прежде всего иа том, что в знаменитом Персидском географическом трактате “Худуд-ал-Алам“ (“Границы мира“) о Kимаках и Kипчаках написаны целые главы, а великий среднеазиатский писатель ал-Бируни упомянул о них в нескольких своих сочинениях.

В XI в. о Kимаках писал Гардизи в сочинении “Украшение известий“, в котором рассказывается легенда о расселении этого народа, а в XII в. основным источником изучения страны Kимаков-Kипчаков, занятий и обычаев их является большое Арабское географическое сочинение ал-Идриси.

Сведения о ранней истории Kимаков и Kипчаков сохранились в легенде, изложенной в сочинении Гардизи. Легенда восходит к значительно более раннему времени, чем сам источник, а именно к концу VII-VIII в. (this is inaccurate, the legend describes the events that happened immediately after the fall of the Seyanto Kaganate, 626-648, when the tribes of the Seyanto Kaganate fled to Irtysh)
26

В VII в. Kимаки кочевали на землях севернее Алтая - в Прииртышье и входили в состав Западно-Tюркского и частично Уйгурского Каганатов (this is inaccurate, the Western Türkic, 600/603-659, and Uigur, 740-840, Kaganates never co-existed). С гибелью последних выкристаллизовалось ядро Kимакского племенного союза, возглавляемое шадом (принцем) (this is inaccurate,  the origin of the Kimak tribal union and the Uigur Kaganate are unrelated;  the origin was connected with the Chinese aggression and revolt of Uigurs, who carried the dynastic traditions of the Eastern Huns, against their former vassal tribes of Tele, represented by Seyanto tribe). Вот как рассказывается об этом в легенде: “Начальник Татар умер и оставил двоих сыновей; старший сын овладел царством, младший стал завидовать брату; имя младшего было Шад. Он сделал покушение на жизнь старшего брата, по неудачно; боясь за себя, он, взяв с собой рабыню-любовницу, убежал от брата и прибыл в такое место, где была большая река, много деревьев и обилие дичи; там он поставил шатер и расположился. Каждый день этот человек и рабыня выходили на охоту, питались мясом и делали одежду из меха соболей, белок и горностаев. После этого к ним пришло семь человек из родственников Татар: первый Ими, второй Имак, третий Татар, четвертый Байандур, пятый Кыпчак, шестой Ланиказ, седьмой Аджлад. Эти люди пасли табуны своих господ; в тех местах, где (прежде) были табуны, не осталось пастбищ; ища травы, они пришли в ту сторону, где находился Шад. Увидев их, рабыня сказала: „Иртыш“, т. е. остановитесь; отсюда река получила название Иртыш. Узнав ту рабыню, все остановились и разбили шатры. Шад, вернувшись, принес с собой большую добычу с охоты и угостил их; они остались там до зимы. Когда выпал снег, они не могли вернуться назад; травы там много, и всю зиму они провели там. Когда земля разукрасилась и снег растаял, они послали одного человека в Татарский лагерь, чтобы он принес известие о том племени. Тот, когда пришел туда, увидел, что вся местность опустошена и лишена населения: пришел враг, ограбил и перебил весь народ. Остатки племени спустились к тому человеку с гор, он рассказал своим друзьям о положении Шада; все они направились к Иртышу. Прибыв туда, все приветствовали Шада как своего начальника и стали оказывать ему почет. Другие люди, услышав эту весть, тоже стали приходить (сюда); собралось 700 человек. Долгое время они оставались на службе у Шада; потом, когда они размножились, они расселились по горам и образовали семь племен по имени названных семи человек“ (Кумеков, 1972, с. 35-36).

Приведенный полностью отрывок интересен тем, что в нем упрощенно и схематично, но в целом, видимо, близко к истине изложена история образования Kимакского племенного союза. Совершенно очевидно, что Kимакский союз сложился после гибели какого-то иного политического образования (в данном случае Западно-Tюркского, а позднее и Уйгурского Каганата) (actually, the Seyanto Kaganate, 626-648, which for a short time took over under Tele control the re-unified First Türkic Kaganate led by Ashina tribe, violently replacing the whole power and social structure of the Kaganate, but which fell under an internecine conflict sown by the Chinese Tang empire and Chinese-coordinated Uigur attack) из семи входивших ранее в Каганаты (Tele Oguz, who even were collectively called “Yeti Eren“ = “Seven men“) племен. Аналогичными путями, как правило, шло формирование всех степных кочевых и полукочевых империй в эпоху средневековья (really?).

Племя Имак (Йемак, Kимак) встало во главе союза, а позднее - Kимакского Каганата. В несколько иной транскрипции это племенное наименование звучит как “Каи“, что в переводе с Монгольского означает “Змея“ (Ch. Si < Hi < Γiei = giei = Qiy = Kiy = Mong. “snake“; Kimak = Kumo + Si ~ Kumosi ~ Kumohi; Kumo < Kuo-mak < Kimak, reconstruction by P.Pelliot; ref. Ahinjanov, 1989, p. 107-110; P.Pelliot in S.B.Taskin, 1969, p. 180).
27

Не исключено, что именно во время сложения этого степного образования, состоявшего из семи племен, появилась в степи поговорка: “У змеи семь голов“, приведенная Махмудом Кашгарским в фундаментальном труде “Родословная тюрок“ (Ахинжанов, 1980, с. 48) (mind you, this fundamental work of Mahmud Kashgari, cited by anyone and everyone who is who in Türkology, has never been published in the former Russia, former Soviet Union, in the former China, present CPR, or anywhere else in the world by anybody who does not immure substantial portion of the Türkic people like do the Russia and China, except for a typewritten 1917 publication in Istambul, Turkey, in Turkish. The Divan Lugat et-Turk was published in 1996: Mahmood Kashgari, Divan Lugat et-Turk, trans. M. Siyaqi, Tehran, Pajuheshgah-e Olum-e Ensani ve Motaleat-e Farhangi, 1073/1996).

Главенствующее племя Kимаков расселилось в основной массе по берегам Иртыша. Кипчаки, судя по сведениям Худуд ал-Алам, занимали отдельную территорию, расположенную западнее, примерно в юго-восточной части Южного Урала. Интересно, что о гористости Kипчакской земли писали и Китайские летописцы - в хронике Юаиь-ши эти горы названы Юйли-боли, а сами Kипчаки “цинь-ча“ (etymology?). Севернее Kипчаков и Kимаков простирались необозримые лесные просторы. В некоторых источниках утверждается, что там (in the endless forest) обитали таинственные племена Йаджудж и Маджудж (или Гог и Магог).

Писавший свое сочинение в X в. Ибн Хаукаль на приложенной к сочинению карте отметил, что Kипчако-Kимакские племена кочевали вместе с Огузами в степях севернее Аральского моря, а ал-Масуди примерно в то же время писал, что все они кочевали по Эмбе и Уралу: “Между их устьями 10 дней пути; на них расположены зимовки и летние кочевья Kимаков и Огузов“ (Кумеков, 1972, с. 63).

Об этом тесном соседстве знали и другие Арабские и Персидские авторы. Так, ал-Марвази писал, что “когда между ними (Kимаками и Огузами) мир, Kимаки откочевывают зимой к Огузам“, а Бируни, наоборот, отмечал, что Огузы нередко кочуют в стране Kимаков. 'Отдельные орды Kимакских племен нередко кочевали на берегах Каспийского моря: в “Шах-наме“ это море даже называется Kимакским.

Основными западными соседями Kимако-Kипчаков в X в. были пра-Башкиры, с которыми в то время самые западные орды (clans?) Kипчаков наладили теснейшие контакты.

В X в, Kимакский союз был крепким государственным образованием, известным в источниках под общим наименованием “Kимакский Каганат“. В него входили все племена, перечисленные в рассказанной Гардизи легенде. Экономическое развитие племен и орд (clans?) Kимакского объединения, раскинувшего свои поселения и кочевья по тысячекилометровой степи (от Иртыша до Каспия, от тайги до казахстанских полупустынь), было различно. Объясняется это прежде всего разницей климатических и природных условий: восточные области отличались от западных также резко, как лесостепные северные районы от южных, прилегающих к горам Тянь-Шаня. Персидский Аноним специально подчеркивал, что занимающие крайние западные области Каганата Kипчаки ведут более примитивный образ жизни, чем Kимаки, обитавшие на Иртыше - там, где находился центр Kимакского союза и где располагалась летняя ставка Кагана Kимаков - город Имакия.

28

Археологические исследования, проводимые в Прииртышье, позволяют в настоящее время утверждать, что там Kимаки вели полуоседлый образ жизни, а следовательно, были знакомы с земледелием. Судя по тому, что ал-Идриси в XII в. писал как о хорошо известном факте о наличии в стране Kимаков возделанных земель, о посевах пшеницы, ячменя и даже риса, земледелие было достаточно развитым. Об относительной оседлости Kимаков свидетельствуют и сведения средневековых авторов о Kимакских “городах“. Ал-Идриси описывает эти города подробно, подчеркивая, что все они хорошо укреплены, а в городе Кагана, где была сосредоточена вся Kимакская аристократия, находились базары и храмы. Очевидно, в центральных областях Kимакского Каганата шел обычный для кочевых народов процесс оседания на землю, перехода значительной части населения к земледелию и ремесленному производству.

Следует сказать, что если первые сведения о появлении оседлости у Kимаков фиксируются в источниках IX-X вв., то расцвет у них оседлой культуры относится к значительно более позднему времени - к XI-XIII вв. Казахские археологи, исследовавшие Kимакские города, отмечают, что все они прошли в своем развитии путь от временных стойбищ-убежищ кочевых аристократов до оседлых поселений, ставших центрами ремесла и земледелия {Кумеков, 1972, с. 98-107).

Характерно, что оседание привело население к необходимости строить более фундаментальные жилища: в городах и на поселениях наряду с войлочными юртами стали широко использоваться полуземлянки с глинобитными стенами. Характерно, что у тех и других очаг, как в юртах, помещался в центре иола: древний обычай, связанный с почитанием очага, как правило, долго держался даже у полностью осевших “кочевников“.
29

Несмотря на переход к оседлости какой-то части населения Kимакского Каганата, многие входившие в него этносы в X в. продолжали вести привычную для них форму существования - кочевое скотоводство с некоторыми элементами оседлости. Особенно привержены были к кочевому образу жизни и соответственно к кочевому скотоводству Kипчакские орды. Об этом свидетельствуют как письменные источники, так и археологические данное, а именно полное отсутствие следов оседлых или полуоседлых поселений на землях, занятых в конце I тысячелетия Kипчаками.

Природные условия Kипчакских степей способствовали процветанию на них развитого и хорошо организованного кочевого скотоводства. Степь была расчленена на участки с определенными маршрутами кочевий, летовками (yaylak, yailag, or jailik, djailik, aul) и (atar, kishlak) зимниками. Рядом с постоянными летними и зимними стойбищами возникали курганные кладбища. Здесь же и вдоль степных дорог и кочевых маршрутов воздвигались Kипчаками святилища предков с каменными статуями, изображавшими умерших.

Изваяния, воздвигаемые у курганов-святилищ, сооруженных в виде квадратных оградок из битого камня и щебня, являются самой характерной и яркой чертой культуры Kипчаков.

Статуи представляли собой простые неровные стелы нередко без всякой деталировки фигур. Лица у них прочерчены глубокими врезными линиями, часто “сердечками“. Женские статуи отличались от мужских изображениями круглых “грудей“. Сооружение небольших святилищ-оградок, посвященных предкам, со статуей (или статуями) внутри стало отличительной особенностью Kипчаков с конца IX в. (Чариков, 1979) (they were carried over to their new N.Pontic homeland). До них - в VI-IX вв.- аналогичные святилища со статуями умерших воинов и многочисленными отходящими от оградок “балбалами“ (вереницами камней, символизирующими убитых умершим предком врагов) ставились  (Ashina) Tюрками и Уйгурами. Позднее с гибелью Каганатов они забыли этот обычай, а Kипчаки-Половцы - единственные из Tюркоязычных народов сохранили его. Как мы увидим ниже, он просуществовал у них вплоть до потери жми политической самостоятельности, т. е. так же как в Тюркском и Уйгурском Каганатах.

30

Следует отметить, что святилища сооружались, естественно, только в память богатых и знатных кочевников (sorry, this is patented nonsense. Burial was a paramount event in life of any family, rich or poor, it is well documented). Проезжавший по заволжским степям в 922 г. Ибн Фадлан писал, что среди Гузов были такие, которые имели стада в 10 тыс. голов овец (не считая другого скота) (and these sheep were not racing sheep able to outrun a cavalry army and justify the Rus annalistic inability to catch up with pastoral clans). Несомненно, что среди Kимако-Kипчакской аристократии встречались такие же богачи. Их аилы (большие семьи владели громадными степными пространствами с собственными кочевками (маршрутами и стойбищами). Возможно, что в Каганате существовало уже наследственное землепользование. О нем говорит автор “Худуд-ал-Адам“: “...Хакан Kимаков имеет 11 управителей, и их уделы передаются по наследству детям этих управителей“ (Кумеков, 1972, с. 117). Эти так называемые управители были, видимо, крупнейшими представителями родо-племенной аристократии, постепенно начинавшей феодализироваться в те столетия.

Во главе Kимакского государственного образования в X в. стоял Каган (“Khakan“ in Arabic lingo), а входивших в Каганат Kипчаков, по сведениям “Худуд-ал-Алама“, возглавлял “малик“, что соответствует Tюркскому титулу “хан“. Это косвенно подтверждается сообщением ал-Хорезмн, который так комментирует Tюркскую титулатуру: “Хакан - это хан ханов, то есть предводитель предводителей, подобно тому как Персы говорят шахан-шах“ (Кумекав, 1972, с. 116).

Очевидно, “управители“-ханы находились в вассальной зависимости от Кагана, а у них в свою очередь были вассалы, получавшие от них земельные наделы, из числа богатой родовой аристократии. Гардизи очень определенно говорит об имущественной неоднородности Kимаков, а ал-Идриси подчеркивал, что “только знатные носят одежду из красного и желтого шелка“. Интересно также его сообщение о наличии у Kимаков пеших воинов, которые, несомненно, набирались из бедняков, не имевших собственной лошади.

31

В целом следует признать, что сведения письменных и археологических источников о Kимакском государстве, особенно в раннем периоде его существования, очень отрывочны и ограниченны. Тем более касается это отдельных частей этого государства, в том числе и самого большого и самостоятельного удела - Кипчакского ханства.

Пограбальные обычаи Кимаков, Кипчаков, и Огизов в Кимакском каганате

Так, помимо статуй, о мировоззрении и различных обрядах, связанных с почитанием мертвых и погребальным культом, информацию содержат раскопанные, пока немногочисленные погребения Kимаков и Kипчаков. Захороненные вместе с покойниками вещи дают представление о бытовых предметах, окружавших кочевника в жизни, хотя, несомненно, эти материалы в связи со спецификой нахождения (в могилах) несколько односторонни - обычно они представлены предметами, необходимыми кочевнику в пути (на тот свет): сбруей копя, оружием, реже личными украшениями и сосудами с ритуальной пищей.
31

Рядом с покойником укладывался его верный товарищ (Türk., comrade) - конь, без которого в бескрайних степях, где для жизни необходимы широкие передвижения, человек был фактически почти беспомощен. Вера в необходимость снабжения умершего вещами, нужными в дороге и хотя бы на первое время жизни на другом свете, особенно подробное освещение получила у самого любознательного и правдивого Арабского путешественника начала X в. Ибн Фадлана. Он описал не Kимако-Kипчакский, а Гузский погребальный обряд. Однако благодаря раскопкам кочевнических курганов мы знаем, что погребальный обряд Tюркоязычных народов в общем необычайно однообразен, а это значит, что общие положения, которыми руководствовались кочевники при сооружении погребальных комплексов, были фактически идентичны.

Огузские захоронения

Итак, Ибн Фадлан рассказывает: “А если умрет человек из их числа, то для него выроют большую яму в виде дома, возьмут его, наденут на него его куртку, его пояс, его лук ... и положат в его руку деревянный кубок с набизом, оставят перед ним деревянный сосуд с набизом, принесут все, что он имеет, и положат с ним в этом доме ... Потом поместят его в нем и дом над ним покроют настилом и накладут над ним нечто вроде купола из глины“. Так сооружали саму могильную яму и курган над ней (глиняный купол) (opposite to S.Pletneva, no reference to the wealth of the deceased).

Далее Ибн Фадлан писал о сопровождавших этот основной обряд действиях: “Потом возьмут лошадей и в зависимости от их численности убьют из них сто голов, или двести голов, или одну голову и съедят их мясо, кроме головы, ног, кожи и хвоста. И, право же, они растягивают все это на деревянных сооружениях и говорят: „Это его лошади, на которых он поедет в рай“. Если же он когда-либо убил человека и был храбр, то они вырубят изображения из дерева по числу тех, кого он убил, поместят их на его могиле и скажут: „Вот его отроки, которые будут служить ему в раю“.“ Кочевника всегда сопровождали на тот свет убитые кони, иногда и другие животные, а также убитые им враги в виде простых камней или грубых человеческих изображений из камня или дерева (балбалы). Изображений самих умерших Гузов ни над могилами, ни в специальных святилищах не ставили. Обычай этот распространился только среди населения Kимакского Каганата, причем преимущественно у Kипчаков (and Scythians).
32

Ибн Фадлан живо и обстоятельно разъясняет смысл обряда сопровождения погребений лошадьми: “Иногда они пренебрегут убиением лошадей день или два. Тогда побуждает их какой-нибудь старик из числа старейшин и говорит: „Я видел такого-то, то есть умершего, во сне и он сказал мне: „Вот видишь, меня уже перегнали мои товарищи и на моих ногах образовались язвы от следования за ними. Я не догнал их и остался один“. При этих обстоятельствах они берут его лошадей и убивают их и растягивают их на его могиле. И тогда пройдет день или два, придет к ним этот старик и скажет: „Сообщи моим семейным и моим товарищам, что подлинно я уже догнал тех, которые ушли раньше меня, и что я нашел успокоение от усталости““ (Ибн Фадлан, с. 128).

Ясно, что кони нужны были для быстрого переезда - для перекочевки из одного мира в другой. Чем больше их было, тем лучше - тем богаче и подвижнее был умерший в новом для него мире.

Kимаки и Kипчаки

О других верованиях Kимаков, а тем более Kипчаков сохранились весьма отрывочные свидетельства. Так, Гардизи писал, что Kимаки поклоняются реке Иртыш и говорят, что “река - бог человека“, а в более поздних источниках сохранились сведения о поклонении огню и даже об обычае части Kимаков сжигать своих мертвых, о поклонении солнцу и звездам. “Куманы (Kипчаки) занимаются астрологией, пользуются показаниями звезд и поклоняются им“, - писал Абульфеда. Абу-Дулаф писал о волховании Kимаков, в частности о камнях, которыми они вызывают дождь. Вера в таинственную силу камней была очень широко распространена среди Tюркоязычных народов.

Поклонялись Kимаки и скалам с изображениями (видимо, древним писаницам) и изображениям человеческой ступни и конского копыта. Ал-Идриси говорил о вере в различных духов, а также о принятии некоторыми Kимаками манихейства и мусульманства. Две последние религии начали проникать к Kимакам, видимо, в X в. и распространились среди них значительно позже, причем только в центральных областях - в Прииртышье и Прибалхашье (Manichaeism among Türkic people ascends to Late Antique time).

Кочующие на западных окраинах Каганата Kипчаки в X в. вряд ли склонны были принимать и постигать чуждые им религиозные системы. Им необходимы были решительные действия и идеология, которая давала бы обоснование этим действиям. Гадания шаманов по звездам, шаманские камлания (S.A.Pletneva uses Türkic derivative word “kamlanie“ from Türkic Kam = diviner) над священными камнями и сгоревшими бараньими лопатками, святилища предков, окруженные сотнями уонтых врагов, предрекали Kипчакам борьбу, звали в далекие походы.

33

Схема расположения в степях Kимаков, Kипчаков, Половцев, Куманов
Условные обозначения
I - Русь; II - Венгрия; III - Болгария; IV - Грузия; V - Волжская Болгария	1 - 2 - северная граница степей; 3 - кочевнические общности; 4 - основные направления кочевнической экспансии в конце X - начале XIII в.

Реальных причин для этого также накопилось достаточно. Прежде всего, для выпаса растущих с каждым годом стад необходимы были новые пастбища. Длительный мирный период, обеспеченный сильной центральной властью Kимакского Кагана, кончился. Бурное развитие экономики в государстве привело к центробежным стремлениям отдельных владений, а значит, и к. связанным с ними междоусобицам. На окраинных землях Kимакские и Kипчакские воины включались поодиночке, а иногда и целыми родами в Гузское (Сельджукское) движение. Богатая аристократия захватывала кочевые маршруты и пастбища. Рядовые кочевники, не ушедшие с родных земель, или шли в кабалу, или занимались разбоем, грабя кочевья более слабых соседей. Центральная власть уже не справлялась с одной из основных задач - наведением порядка внутри страны. Кипчаки фактически получили самостоятельность уже на рубеже X и XI вв. С начала XI в. они двинулись к западу. Примерно в 30-х годах этого века Персидский автор Байхани фиксирует их местонахождение у границ Хорезма, а другой восточный писатель - Таджик (in the 11th c. Tadjiks were only Arabs from the tribe Tadjik, or by extension generic Moslems originating from the Caliphate, not the present Tadjiks) Насири Хусрау в середине XI в. называет приаральские степи уже не Гузскими, как это делали его предшественники, а Kипчакскими.
34

Интересно, что о начале этого движения сохранились сведения только у “западных“ авторов, а именно у ал-Марвази, служившего в конце XI - начале XII в. придворным врачом Сельджукских шахов, и армянского историка Матвея Эдесского, писавшего в середине XI в. Оба они говорили, очевидно, об одном и том же событии, что подтверждается упомянутыми ими идентичными по смыслу наименованиями (Кумеков, 1972, с. 20; Ахиндлсанов, 1980, с. 47-48). Так, ал-Марвази говорит, что кап (змеи) н Куны потеснили племя Шары (желтых) (Türkic sary = pale, yellow), а те, в свою очередь, заняли земли туркмен, Гузов и Печенегов. Матвей Эдесский сообщал, что народ змей потеснил “рыжеволосых;) (т. е. желтых) и последние двинулись на Гузов, которые вместе с Печенегами напали на Византию.

В этих свидетельствах для нас особенно важны данные о двух этносах: Каи - это, как мы знаем, Kимаки, а Шары - по мнению всех ученых, занимавшихся кочевыми объединениями эпохи средневековья, это Kипчаки, или Половцы, поскольку Русское слово “Половцы“ - (“Половые“) означает светло-желтые (Полова - солома, мякина, отвеянная лузга).

Таким образом, в этой тотальной перекочевке на тучные западные пастбища принимали наиболее деятельное участие прежде всего сами Kипчаки, получившие в ряде источников наименование “Желтые“. Откуда появилось это название? Многие исследователи считают, что Половцы были белокурыми и голубоглазыми, некоторые даже связывают их происхождение с “Динлинами“, обитавшими в степях Южной Сибири в конце I тысячелетия до н. э.- начале I тысячелетня л. э. и бывшими, по сведениям Китайских хронистов, блондинами.

35

Вполне возможно, конечно, что среди Половцев были и отдельные белокурые особи, однако основная масса Tюркоязычных с примесью Монголоидности (по данным антропологов) Кимако-Kипчаков была черноволосой и кареглазой. Не исключено, что цветовая характеристика была символическим определением, возможно, какой-то части Kипчаков, как, например, в те же столетия были выделены из Болгарских орд, живших в восточноевропейских степях, “черные“ Болгары, а а XIII в. цветовое определение получили некоторые Монгольские государства: Золотая Орда, Кок (голубая) Орда, Ак (белая) Орда.

Помимо Шары - желтых Kипчаков в продвижении на запад приняли участие отдельные орды Kимаков (Каи, Куны) (here “hordes“ - tribes?) и других, входивших в Каганат соединений.

Вся эта лавина двигалась по дорогам, еще пылившимся от прошедших по ним Гузским войскам и стадам: дорога в плодородные Донские и днепровские степи была проторена. К тому же в степях этих было почти пусто. Печенеги в большинстве своем, как мы видели, ушли к Византийским границам, Гузы (Торки), разбитые Русскими князьями, также метались по степному правобережью Днепра.

Перед ордами, возглавленными “Желтыми“ Kипчаками, расстилались необъятные пастбища, богатейшие охотничьи угодья, богатые государства, с которых в случае удачного похода или набега можно было сорвать большой откуп, угнать рабов, награбить добычу.

36

36

Венгерские ученые нашли очень удачное определение краткому периоду Венгерской истории, когда Венгры, уйдя под ударами Печенегов в Паннонию, заняли придунайские земли, потеснив, а частично и включив в свои объединения живших, там Славян, волохов и, вероятно, авар. Вот это-то беспокойное время и называется в Венгерской историографии "периодом завоевания“ или “периодом обретения родины“.

Следует сказать, что у Венгров, захвативших территорию земледельческого государства (Великой Моравии), этот период прошел очень быстро. В других странах становление, а вернее, стабилизация кочевнической экономики и общественных отношении проходила много медленнее (иногда до столетия). Однако если внимательно вглядеться и историю того или иного кочевнического этноса, то окажется, что через период “обретения родины“ проходил каждый из них. Начинался он вторжением на чужую территорию и насильственным отторжением на постоянное владение пастбищных угодий у бывшего там населения (USA, Russia, Iran, China, etc. fall under this “definition“ of  various nomadic ethnoses. Mirror, mirror on the wall, where are you?).

Огромный кочевой массив Kипчакских орд в первое десятилетие XI в. поднялся с насиженных мест в длительный и тотальный поход - нашествие. Целью его было отнюдь не мирное переселение (отселение) части Kипчакского населения на новые земли - целью был захват новых пастбищ где-то в далеких западных областях (or whatever reason your imagination can suggest, including turning to the tea leaves).

Как уже говорилось выше, это явление характеризуется экономически круглогодичным (так называемым таборным) кочеванием, а в общественных отношениях - военной демократией. Возглавляют нашествие несколько наиболее упорных и талантливых военачальников. Казалось бы странным, что входившие в феодальное государство “желтые Kипчаки“ (Sary Kipchaks), возглавляемые там маликом (ханом) (why would Pletneva use a Semitic term to describe a  Türkic Khan?), вновь перешли на более низкую стадию экономического и социального развития. Тем не менее подобный переход также характерен для кочевников, попадавших в аналогичные ситуации, т. е. поставленных перед необходимостью нашествия (The facts described by Pletneva about this migration and following stabilization indicate the opposite, a coherent enterprise that involved historically stable tribes united by traditional social hierarchy)..

Захват южно-Русских степей начался с самого плодородного, самого богатого пастбищами, необходимыми для выпаса коней и крупного рогатого скота, района - с донецких, нижне Донских и приазовских степей. Эти же земли освоили в начале своего движения Печенеги, их же в VIII в. в первую очередь заняли кочевые орды Болгар (“hordes“ as a negative euphemism for people was a centuries-old favorite Russian scientific expression applied to the aboriginal population displaced by the Russian colonization; the “Bulgar nomadic hordes“ are known from long before the the 5th c. not the 8th c.), вытесненные из Восточного Приазовья Хазарами. К XI в. какие-то остатки древне-Болгарского полуоседлого населения, несмотря на тяжело пережитое им Печенежское нашествие, оставались на берегах рек Донского бассейна и Приазовья. Кроме того, в верховьях Северского Донца, в глухих, малодоступных для кочевой конницы местах обитали еще прежние хозяева лесостепной окраины Хазарского Каганата - Аланы (The upper course of Severski Donets was the domain of Suvars; any presence of the Alans is purely speculative). Правда, археологические исследования поселений, принадлежавших Аланам и Болгарам, дают нам неопровержимые доказательства гибели этих поселений не позже начала X в., т. е. под ударами Печенежских полчищ. Однако история не знает примеров тотального уничтожения населения в периоды даже самых жестоких войн и самых страшных нашествий.
37

Значительное количество людей, преимущественно женщин, детей, а также мастеров и мастериц, берется в рабство, причем нередко их оставляют на старых пепелищах и они постепенно, хотя и не полностью восстанавливают разрушенные поселки. Характерно, что антропологическое обследование кочевнических черепов X-ХШ вв. показывает, что население того времени внешне почти не отличалось от жителей степей VIII - начала X в. Весьма существенно также, что в южно-Русских степях, особенно часто в бассейне Северекого Донца, попадаются погребения XII-XIII вв., сохраняющие в погребальном обряде черты, позволяющие их связывать с прежними насельниками степей - подданными Хазарского Каганата. Это, во-первых, не типичная ни для Печенегов, ни для Половцев меридиональная ориентировка покойников (головами на север или юг), нередкая у древних Болгар и Алан (this equation of the Alans and Bulgars is glaringly suspicious: Bulgars are Ogur tribes that left ancient traces in the Mongolia, and specifically in the basin of the Tola river and in the Western Türkic Kaganate during the Early Middle Ages; the Alans are traced to the Aral-Caspian Masguts/Massagets; these two groups of people were widely separated linguistically, by great distances, and by different influences during most of their history; a single common funeral tradition is highly unlikely. S.Pletneva may clandestinely refer to the ethnonymical studies that equated Bulgars with Alans: Mengrels call Karachayans Alans, Balkars call themselves Alans, Ossetians call Balkarians Ases or Oses, the Itil Bulgars in another form are called Ases; the school that maintains the equivalency of the Bulgars and Alans is at a great political disadvantage, the official and enforced position of the Russian official science follows Muller and Abaev and equates Iranians, Ossetes, and Alans); во-вторых, наличие в могилах подсыпки из мела или угольков и некоторые другие признаки. Например, именно здесь, на берегах Донца и нижнего Дона, кочевники в Половецкое время особенно широко пользовались вещами, изготовленными и распространенными в предыдущую Хазарскую эпоху: зеркалами, копоушками (чистить уши), глиняной посудой и т. п.

Таким образом, первым компонентом, безусловно влившимся в Половецкую этническую общность (actually, political community, since Kipchaks took over the political, and not ethnic, leadership; the ethnic amalgamation took much longer, if it was completed at all; Kipchaks belonged to the Oguz branch, Bulgars and Suvars belonged to the Ogur branch, and the only direct evidence about the language of Alans is the statement of Biruni the Chorasmian: “The language of Alans is a compound of the Chorasmian and the Türkic Besenyo“, i.e. a compound of a branch of Sogdian + branch of Kipchak) и в какой-то степени повлиявшим на изменение физического облика Kипчаков, было незначительное численно, но устойчивое культурно население, входившей ранее в Хазарский Каганат.

Много большую роль в сложении Половецкой общности сыграли остатки Печенежских и Гузских орд (i.e. people, tribes). Об этом свидетельствует прежде всего необычайное разнообразие погребальных обычаев. В целом обряд у всех этих этносов, как уже говорилось, был единым: основной задачей, стоявшей перед родственниками, было обеспечение умершего на том свете всем необходимым (в первую очередь конем и оружием). Отличия заключались в деталях обряда: ориентировке умершего головой на запад или восток, погребении с ним полной туши коня или его чучела (головы, отчлененных по первый, второй или третий сустав ног, набитой сухой травой шкуры с хвостом), погребении одного чучела без покойника, размещении коня относительно умершего. Некоторые различия наблюдаются и в форме могильной ямы и, наконец, насыпи кургана.

38

Захоронения Баджнаков и Кангаров

В настоящее время мы, как мне представляется, можем уверенно говорить, что Печенеги хоронили под небольшими земляными насыпями или сооружали “впускные“ могилы в насыпи предыдущих эпох (for the Scythians, kurgan was a pasture, it was built from the best topsoil sometimes brought from very remote locations [Khazanov 1975, Scythians]. Adding new burials to the existing “build-up pastures“ was a practical method of supplying the deceased with food for his horses not only for Badjanaks, but a common practice inherent to the Kurgan Culture), обычно только мужчин, головами на запад, вытянуто на спине, слева от покойника укладывали чучело коня с отчлененными по первый или второй сустав ногами. Вероятно, они же захоранивали в древние насыпи и чучела коней (без человека), создавая таким образом поминальные кенотафы (or, more likely, archeologists could not detect the ashes of the cremated body).

Захоронения Огузов

Гузы в отличие от Печенегов устраивали перекрытие над могилой для помещения на него чучела коня или же укладывали чучело на приступке слева от покойника.

Захоронения Кимаков/Куманов и Кипчаков

Кипчакский обряд первоначально, видимо, сильно отличался от двух предыдущих. Курганы у них насыпались из камня или обкладывались им (Arjan/Pazyryk type), умершие укладывались головами на восток, рядом с ними (чаще слева) также головами на восток помешали целые туши коня или же чучела, но с ногами, отчлененными по колена. Следует особо отметить, что Kипчаки хоронили с почестями как мужчин, так и женщин и тем, и другим ставили затем поминальные храмы со статуями.

Этот характерный Kипчакский обряд начал растворяться в море чуждых обычаев еще в приаральских и заволжских степях: каменные насыпи стали заменяться простыми земляными (иногда с включением в них нескольких камней), вместо целого коня все чаще и чаще захоранивали его чучело, причем иногда и на приступках, как Гузы; менялась и ориентировка - сначала коней - головами на запад, затем и самих покойников. В целом погребальный ритуал свидетельствует, как и антропологические данные, о постоянном смешении самых различных этносов и племен. Процесс этот особенно усилился, естественно, после прихода уже сильно перемешанных с другими племенами Kипчакских орд (i.e. people? army? tribes?) в южно-Русские степи. Только один этнографический признак оставался неизменным, а именно возведение святилищ, посвященных культу мужских и женских предков. Принесенный из глубин Kимакского Каганата, этот обычай получил дальнейшее развитие и буквально расцвел в южно-Русских степях.

Что же касается археологических и антропологических данных, то они позволяют уже сейчас говорить о том, что пришедшие в днепро- Донские степи Kипчакские и Kимакские орды (i.e. people? army? tribes?) очень быстро, буквально через одно, от силы два поколения, стали иным народом с измененным физическим и отчасти культурным обликом. Они как бы снивелпровались со всеми остальными обитавшими до них в степях этническими группировками.

39

Так появился в южно-Русских степях новый этнический, вначале весьма рыхлый массив. Он формировался по тем же законам, как и все остальные кочевые этносы и народы древности и средневековья, как несколько столетий назад формировались здесь же в восточноевропейских просторах древние Болгары, Хазары, Венгры. Одной из существенных закономерностей этого процесса является то, что этнос, давший имя новому этническому образованию, вовсе не обязательно бывает в нем самым многочисленным: он просто благодаря удачно сложившейся исторической обстановке и энергичному военачальнику выдвигался на ведущее место в формирующемся объединении (the Rus, Rome, France, England happened to be non-nomadic entities that followed this fictitious “nomadic“ rule). В данном конкретном случае в начале XI в. это место заняли Шары - “желтые“ Kипчаки. Они стали тем мощным ядром, вокруг которого объединились все разрозненные и разбросанные по степи орды Печенегов, Гузов, а частично и остатки Болгарского и Аланского населения.

Новое этническое (i.e. political) объединение, складывавшееся в степях, получило в Европе новое имя: Половцы. Так назвали их Русские, “калькировав“ самоназвание новых орд (i.e. people). Вслед за Русскими стали называть их некоторые европейские народы: поляки, чехи, немцы (“плавцы“, “флавен“), Венгры (“палоч“). Впрочем, последние именовали их также Кунами-Куманами, так же как делали это часто сталкивавшиеся с ними Византийцы и (Danube) Болгары.

Чем можно объяснить разные наименования одного этнического формирования? Не лишена вероятности гипотеза ряда исследователей, которые полагают, что в южно-Русских степях XI-XII вв. протекало сложение не одного, а двух близкородственных этносов: Кунов-Куманов, возглавлявшихся одной или несколькими Kипчакскими ордами (tribes?), и Половцев, объединявшихся вокруг орд (tribes?) Шары-Kипчаков. Куманы занимали земли западнее Днепра, они значительно чаще, чем Половцы, сталкивались с Византией и другими западными государствами, и потому в хрониках этих последних фигурировали обычно Куманы (вполне возможно, даже и в тех случаях, когда на самом деле они встречались с Половцами).

40

Половецкие кочевья располагались восточнее Куманских. Их территория очень четко определяется благодаря распространению каменных изваяний, характерных, очевидно, только для Шары-Kипчаков (Половцев). Самые ранние статуи Половцев, имеющие аналогии со статуями Kипчаков X-XI вв., локализуются в бассейне среднего и нижнего течения Северского Донца и в Северном Приазовье. Это стеловидные плоские изваяния с лицами и некоторыми деталями фигур (грудью, руками, сосудом в руках и пр.), прочерченными по плоской поверхности или сделанными низким рельефом. Статуи, как и в восточных Kипчакских ордах (i.e. villages), ставили в равной степени мужские и женские. Сооружение святилищ предков (in the N.Pontic) уже является свидетельством перехода кочевников от стадии нашествия ко второй стадии кочевания, для которой, как известно, характерны прежде всего некоторая стабилизация и упорядочение кочевания по определенным маршрутам с постоянными местами зимовищ и летовок. В свою очередь, стабилизация означает конец сложного и беспокойного периода “обретения родины“.

Нам неизвестны конкретные факты из жизни донецко-приазовских Шары-Kипчаков в первые десятилетия их пребывания на новых кочевьях, которые они заняли, видимо, в 20-х годах XI в. Как правило, об этом темном периоде становления и формирования кочевого общества письменные источники сопредельных стран не говорят ничего: современников не волновали события, происходившие внутри степных формирований. Первые упоминания появляются, естественно, тогда, когда сложившееся объединение начинает искать выхода накопленной энергии. Обычно этот выход заключается в нападении на ближайшего соседа. Для Половцев таким соседом стала Русь.

В 1060 г. Половцы сделали первую попытку пограбить богатые Русские земли. Святослав Ярославич Черниговский с дружиной смог разбить вчетверо большее войско Половцев. Множество Половецких воинов было убито и потоплено в реке Снови, их предводители были взяты в плен, видимо, почти без сопротивления. “...Князи их руками яша“,-писал летописец (ПСРЛ, II, с. 161). Разгром был полный.

Однако уже в конце января - начале февраля 1061 г. “придоша Половци первое на Руськую землю воевати... Се бысть первое зло на Руськую землю от поганых безбожных враг; бысть же князь их Сокал...“ (ПСРЛ, II, с. 152).

То обстоятельство, что воевали с Половцами в те годы черниговский и переяславский князья Святослав и Всеволод, говорит, видимо, о нападении Половцев, граничивших с Русью на юго-востоке, т. е. кочевавших где-то в донецких степях.
41

Следующий набег с той же юго-восточной стороны отмечен в летописи под 1068 г. На этот раз на речке Льте (в Переяславском княжестве) с Половцами встретились соединенные силы “триумвирата“ - полки Изяслава, Святослава н Всеволода Ярославичей (each of them ruled over an independent petty principality). Однако и они были разбиты Половцами. После этого события стало ясно, что новая страшная опасность нависла над Русской землей.

Синхронно с Половецкой общностью развивалась и западная ветвь Kипчакского завоевания: Куманская. Там протекали те же процессы, что и у (eastern) Половцев. Возможно, что они были более, чем у (eastern) Половцев, осложнены большим числом кочующих по степному Днепро-Днестровскому междуречью Печенегов и Гузов, постепенно вливавшихся в формировавшееся там новое объединение. Отсутствие каменных изваяний не позволяет нам археологически зафиксировать факт стабилизации - перехода кочевников ко второй стадии кочевнической экономики. О его завершении мы можем судить только по сообщению Русской летописи о набеге Половцев на Русское правобережье Днепра. Это случилось в 1071 г.: “...воеваша Половци у Ростовца и у Неятина“ (ПСРЛ, II, с. 164). Оба городка располагались в западной части Поросья - области на левом берегу Роси - правого притока Днепра. Напомним, что по правому берегу Роси находился громадный лесной массив, делающий реку почти по всему ее течению недоступной со стороны степи. Попасть к реке можно было только по дороге, идущей вдоль Днепра к устью Роси, или же огибая лес с запада - почти у Буга (Buh). Видимо, набег 1071 г. был совершен какой-то Куманской ордой (i.e. detachment), захватившей земли в Побужье - там, где ранее кочевала Печенежская орда (i.e. tribe) Иавдиертим. Следующий набег, вероятно, той же орды относится уже к концу XI в.: в 1092 г. в тяжкое для Руси засушливое лето “рать велика бяше от Половец отовсюду“, и конкретно указывается, что взяты были поросские западные городки - Прилук и Посечен. Кроме того, в тот же год эти Половцы (Куманы?), заключив военный союз или нанявшись, участвовали в походе князя Василька Ростиславича “на ляхи“ (at that time, the Lyahs were Czechs in Moravia, and the migrant Czechs in future Poland; later, only the Poles retained that moniker; Kipchak participation in a joint campaign of a Rus Prince against his fellow Princes points to at least good relations between the Rus and Kipchak principalities; that does not exclude private retribution or punishment for a cause just in the Kipchak eyes).

Василько Ростиславпч был не первым из Русских князей, кто начал в своих целях использовать военный потенциал степняков, всегда готовых к бою и грабежу (somewhat funny to hear negatives about robberies from a country that stole 1/6th of the world, and tried to steal more).
42

Первым это сделал Олег Святославич в 1078 г., бежавший от Всеволода Ярославича в Тмутаракань (Tamia-Tarkhan) и затем “приведе...поганые на Рускую землю“ (ПСРЛ, II, с. 191). Полки Всеволода были разбиты, и “мнози убьени быша ту“. В дальнейшем этот авантюрный князь, образно названный в “Слове о полку Игореве“ Олегом Гориславичем, неоднократно наводил Половцев на Русь. Характерно, что на протяжении всего XII в. его потомки особенно охотно роднились с Половцами и, имея среди них многочисленную родню, постоянно призывали их к участию в междоусобицах.

Нам в сообщении о событиях 1078 г. интересно то, что в них несомненно участвовали Половцы, кочевавшие на берегах Донца или в Приазовье, т. е. Шары-Kипчаки, поскольку именно через их кочевья проезжал Олег в Тмутаракань и обратно.
43

По записям о первых столкновениях с Половцами мы видим, что пришедших в начале XI в. новых кочевников Русские именовали Половцами независимо от того, где располагались их орды (centers? villages? pasturing routs?) - на Буге (Buh) или на Донце. Много позднее, уже в в в XII в., летописцы даже специально, как уже говорилось в начале данной книги, писали, что Половцев называли еще и Kоманами, но при этом не указывали, каких - западных, восточных или всех - именовали они этим двойным именем. В общем из летописи следует как будто, что все Половцы были Команами и наоборот. Вполне возможно, что в XII в. так оно и было, во всяком случае с точки зрения Русского летописца. Однако на самом деле, особенно в начало их истории, в восточноевропейских степях деление было, видимо, вполне реальным и заметным, хотя, конечно, Kуманы, Половцы и группы вливавшихся в их орды Печенегов, Гузов, Болгар и других этносов постоянно перемешивались друг с другом, ходили в общие походы, заключали общие миры и, естественно, были неотличимы для постороннего, еще мало привыкшего к ним взгляда современника.

Как бы там ни было, но мы можем уверенно говорить, что уже в 60-х годах закончился период “обретения родины“ у Шары-Kипчаков (Половцев), занявших земли по Донцу, нижнему Дону и Приазовью, и, вероятно, немного позднее - к началу 70-х годов - у Команов (Куманов, Кунов), кочевавших, как говорилось, в степях, ранее занятых четырьмя западными ордами (tribal unions?) Печенегов.

И те и другие, относительно упорядочив внутренние отношения и экономику, начали свои внешнеполитические действия с набегов на Русские пограничные земли. Характерно, что сразу же определяется и другой аспект взаимоотношений с Русью - заключение военных союзов. Причем по вине Русских князей, весьма склонных к политическим интригам и авантюрам, Половцы неоднократно обрушивались и успешно грабили беззащитные, враждующие друг с другом Русские княжества.

К концу XI в. процесс консолидации разрозненных Половецких орд (tribal unions?), кочевавших на Донце и в Приазовье, закончился. Земли были строго распределены между несколькими ордами (tribal unions?). Каждая из них владела большим участком земли, протянувшимся в меридиональном направлении - от Донца к Азовскому морю. Очевидно, зимовища этих орд (tribal unions?) находились на берегу моря. Поскольку Половцы на зиму не запасали сена, то они вынуждены были регулировать свои перекочевки так, чтобы зимой стоять в удобных местах, где скот мог легко из-под снега добывать сухую траву. У моря и по долинам многочисленных рек и речушек, естественных “хранилищ сена“ (хорошо высушенной на солнце и ветре высокой и питательной травы-сухостоя), корма было много. Весной, после рыбной путины, после отела и окота коров и овец, начиналось медленное движение вверх по рекам к донецким низинам, также полным высококачественной травы, где на летние месяцы Половцы останавливались на определенных стойбищах-летовках, а затем по тому же маршруту, выпасая скот на уже вновь подросшей к осени траве, они спускались к зимовищам.

Не только каждая орда (tribe?), но и входившие в нее более мелкие подразделения наделялись ханом участками земли, обязательно включавшими в себя зимник, летник и маршрут кочевки между ними.

Что представляли собой эти подразделения? Прежде всего это были так называемые курени (Türkic küran 1. crowd, tribe, detachment; 2. bakery) - соединения нескольких, в основном патриархальных, родственных семей, по существу близких большесемейным общинам земледельческих народов, Русские летописи называют такие курени родами. В орду (tribe?) входило много куреней, причем они могли принадлежать (и наверняка принадлежали) нескольким этносам: от Болгар до о о о Kипчаков и Kимаков, хотя их всех вместе Русские называли Половцами.

Мы знаем, что Русские летописцы, более других европейских хронистов знакомые с Половцами, уже в конце XI в. четко выделили среди них “князей“. К именам некоторых из них они прибавляли степной эквивалент этого Русского титула - “кан“ - хан: Тугоркан, Шарукан. Ханами были, очевидно, главы орд, однако следует помнить, что одновременно каждый хан был и главой куреня, поскольку этого требовала сама структура Половецкого общества и его экономика: хан кочевал в рамках принятого в степях общественно-экономического членения. Следует отметить, что имена многих глав куреней оканчивались прибавлением слов “опа“, “оба“, “епа“, происходящих от корня древнеTюркского слова, обозначающего “жилище“, “становище“ (Урусоба, Алтунопа и др.) (a cluster of Slavic and Russian words are derivatives from this ancient Türkic word: “byt, obitat, obitel, obyvatel“ etc.; the same root as in English via Latin habitat and its cognates). Кроме них, в летописях говорится о массе Половецких воинов (рядовых участниках набегов), и в записях начала XII в. в Половецких кочевьях зафиксированы летописью еще две социальные категории, стоявшие явно на самых низших ступенях кочевого общества того времени: “челядь“ и “колодники“. Первые, вероятно, рядовые, бедные, но свободные члены куреией; колодники же были военнопленные (домашние рабы), услугами, которых пользовались кочевники евразийских степей до XIX в. включительно.
45

Организация набегов на Русь и более далеких походов на Византию и Болгарию требовала постоянных военных союзов ханов отдельных орд (tribes? tribal unions?) между собой. Таким образом, именно стремление к умножению своего воинского потенциала привело к образованию союзов орд (unions of tribal unions?) - первых крупных степных объединений. Они фактически не имели никаких государственных учреждений. Тем не менее хан, выбранный главой такого объединения на съезде аристократии, обладал, видимо, очень большой властью. В основном эта власть заключалась в абсолютизации его права вести внешнюю политику союза: заключать мир, но главное, конечно, организовывать грабительские походы (not to mention the main task of defense from the Rus raids and robberies). Чем жестче вел свою линию хан, чем талантливее он был как политический деятель и полководец, тем сильнее была его власть над входившими в орды (armies?) куренями и аилами. По данным Русской летописи мы можем с достаточной долей вероятности говорить о том, что, во-первых, таких глав Русские называли “великими князьями“, а Половцы - каанами, т. е. ханами ханов, а во-вторых, деятельность “великих князей“ Половецких стала особенно ощутима для Руси начиная с 90-х годов XI в. (The S.Pletneva's Kaan is a Turkic Kagan with a silent “g“: Kaĝan, typical for Oguz Turkish and Oguz Kazakh languages; the same pronunciation was noted among the Ogur Bulgars, indicating a late borrowing from the Oguz dialects, which should be expected because the Bulgars came to the Eastern Europe with the first wave of the Huns, in the 1st c. AD, before the emergence of the term “Kagan“ among the eastern Turkic dialects around the 2nd c. AD. The Slavic people must have acquired the word Kagan from the Ogur Avars or Ogur Khazars, because the Greek record gives a hard “g“: Rus Kagan, not a Rus Kaĝan. The title “Rus Kagan“ may have been first taken by a head of the Suvar clan Baryn, Alabuga (“Motley Ox“), who in the 882 submitted to the troops of the Viking Ingvar, aka Igor I the Old, and may surrendered his title to the conqueror, a la Türkic custom).

О каких Половецких ханах XI в. особенно часто и с особым чувством антипатии говорится в Русских летописях? О Боняке и Тугоркане. Недаром оба они прочно вошли в Русский фольклор как заклятые враги Русских. Боняк фигурирует в западно-украинских сказаниях и песнях под именем Буняки Шелудивого, отрубленная голова которого катается по земле и уничтожает все живое на своем пути (Кузмичевский, 1887), а Тугоркан не раз упоминается в Русских былинах, именуясь там Тугарином или Тугарином Змеевичем (Рыбаков, 1963, с. 85)..

Наиболее ранние известия об этих ханах мы находим не в Русской летописи, а в сочинении Византийской царевны Анны Комнин, писавшей о жизни и делах своего отца - императора Алексея Комнина (Анна Комнин, с. 233-240). Она называет их Маниак и Тогортак. Академик В. Г. Васильевский считал, что отождествление этих имей с Боняком и Тугорканом не вызывает сомнений (Васильевский, 1908) (Anna Comnena records interchangeability of “b/m“ found in some Türkic languages; apparently his name was pronounced both ways; the interchangeability is completely transparent to the native speakers, like “tomato/toh-mah-toh“ - “tomato/tu-mey-tow“ in English)..
46

В самом начале 90-х годов Византийская империя зашаталась под ударами Печенежских орд (army), отступивших еще ранее на Балканы под напором Половцев. Допущенные Византией (involuntarily) сначала только на земли северного пограничья, Печенеги, видимо не поместившиеся на отведенных для них землях, двинулись на основную территорию империи, разоряя и грабя открытые поселения и слабо укрепленные городки. Алексей Комнин обратился за помощью ко всему “христианскому миру“, поскольку Византийские войска даже под личным его руководством но могли справиться с Печенегами. Помогли Алексею не христианнейшие государи, а только Половцы, пришедшие в Византию под предводительством Боняка и Тугоркана (Türkic, Sl. Tugorkan). Император принял Половецких военачальников с царской роскошью. Он осыпал их подарками, пытаясь всеми силами уверить их в своей благодарности и закрепить союзнические отношения. Характерно, что обе стороны, т. е. Византийцы и Половцы, не верили друг другу. Алексея при первом взгляде на Половецкий лагерь охватили “отчаяние и страх“, поскольку он легко предположил, что Половцы соединятся с Печенегами и уничтожат сравнительно небольшое войско императора. Половцы же были хорошо осведомлены о коварстве Византийских правителей и поэтому некоторое время боялись вступать с ними в тесные контакты. Хан Боняк, например, сначала вообще отказался от всех приглашений Алексея посетить его в лагере Византийского войска, опасаясь предательства и плена. Несмотря на то что Алексей при заключении военного союза “потребовал от Куманских вождей клятв и заложников“, он в течение нескольких дней не решался даже свести на поле боя Печенегов и Половцев (Куманов), боясь, что во время битвы воины обоих народов, говорившие на одном языке, договорятся между собой и вместе бросятся на Византийцев. Только после ультимативного требования Половцев, заявивших, что в случае дальнейших промедлений они начнут самостоятельные действия, царь назначил день сражения. Оно закончилось полным разгромом Печенегов, а в ночь после боя (the fearless, very Christian, and highly civilized) Византийцы перебили 30 тыс. пленных (в основном женщин и детей). Устрашенные дикой жестокостью этой ночи, Половцы, забрав добычу, бросили своих союзников и поспешно отступили к Дунаю. Там, на берегах Дуная, они были разбиты Венгерским войском короля Ласло и ушли в ставшие уже родными приднепровские степи.

47

В 1093 г. умер князь Всеволод, постоянно и в целом успешно отражавший от Русского пограничья Половецкий натиск. Прослышав о смерти враждебно настроенного к ним князя, Половцы, совсем было уже собравшиеся в очередной грабительский поход (planned retaliation campaign?), решили заключить мир с Русью. Для этого она направили в Киев к великому князю Святополку Изяславичу послов.

Однако князь явно не рассчитал своих сил, он позволил себе разгневаться на резкие речи послов и посадил их “в погреб“, т. е. в подземную темницу. Узнав об этом, Половцы кинулись в Поросье, осадили главный город этой пограничной области - Торческ и начали грабить окрестности. Только после этого Святополк стал собирать войско, набрал всего 800 человек, и тогда дружина Святополка, видя явное несоответствие сил, посоветовала ему просить помощи у двоюродных братьев. Летописец так говорит об этом: “Реша ему мужи смыслени: „...почто вы распрю имата межи собою? а погании губят землю Рускую““ (ПСРЛ, II, с. 209). Дело в том, что князь Владимир Всеволоднч Мономах, княживший тогда в Чернигове, отговаривал князей и воинов от столкновения с Половцами: очевидно, даже соединенных сил трех князей (Святополка, Ростислава и Владимира) было мало для открытого боя с Половцами. Однако Святополк с киевлянами настоял на “рати“.
48

Полки двинулись к югу по приднепровской дороге, дошли до устья Стугны, миновали Треполь и, наконец, перешли через пограничный вал и там остановились между валами, ожидая Половцев. Последние подошли, пустили сначала перед собой легкую конницу-стрельцов, затем заняли позиции (“поставиша стяги своя“) напротив Русских полков и всей силой обрушились на Святополка. Когда полки Святополка (puny 800 infantrymen are proudly called “regiments“, though they are less then a battalion) были разбиты, Половцы бросились на двух остальных князей и также буквально смяли их. Русские побежали, при переправе через Стугну (дело было весной) в наводнившейся речке Ростислав утонул. Так кончился первый этап этой длительной и губительной для Руси войны. После разгрома Русских войск Половцы вновь вернулись в Поросье к Торческу и “створи бо ся плачь велик у земле нашей и опустеша села паша н городе наши и быхом бегающе пред враги нашими“,- горестно записал летописец. Святополк был снова разбит, Торческ был взят, сожжен, а жители (supposedly Oguzes, when the Ruses kicked out the Oguzes and occupied their city?) уведены в плен - в вежи. Святополк был поставлен перед необходимостью во что бы то ни стало заключить мир с Половцами. И вот - в 1094 г. он не без труда добился мира и “поя жену, дщерь Тугорканю, князя Половецкого“ (ПСРЛ, II, с. 216) (Sviatopolk not so much married the daughter as he married Tugorkan: Tugorkan became his father-in-law, he became a son-in-law of Tugorkan, and be obedient son. In essence, the Great Prince of Ruses became a lesser prince of the Kagan Tugorkan. S. Pletneva does not stop to elucidate this minor event).

Так впервые на страницах летописи был упомянут Тугоркан - ближайший соратник Боняка. Вполне возможно, что оба хана объединили под своей властью несколько западных орд (tribal unions?). Недаром Анна Комнин постоянно именует их Куманами и, что особенно интересно, указывает, что язык их тот же, что и у Печенегов. Несомненно, что Tюркские языки, как и Славянские, похожи один на другой, но они все же разные у разных народов и этносов. В данном случае следует учитывать, что Печенежский и Половецкий языки относились даже к различным языковым группам. Тот факт, что Анна Комнин подчеркивает единство, а не схожесть языка, весьма существен: у Куманов мог быть общепринят Печенежский язык, поскольку, как говорилось, в западные орды (tribal unions?) влилось много Печенего-Гузского населения. (It was Gyula Nemeth who independently established that the Badjanak language was a Kipchak language. No need for fancy theories of who is using whose language. Anna Comnena had a first-hand knowledge of the subject because the translation is of a prime importance in international relations, and the trust and mistrust of translator candidates is attended not with a less scrutiny then the negotiation itself).

Заключив мир с Русью, Половцы занялись организацией нового похода на Византию. Туда привлекала их богатая и сравнительно легко доставшаяся добыча. Нашелся и повод для этого: к Половцам за помощью и поддержкой обратился политический авантюрист - претендент на Византийский престол, выдававший себя за давно убитого Константина, сына императора Романа-Диогена. Русский летописец в записи 1095 г. писал: “...идоша Половце на грекы с Девгеневичем и воеваша на грекы, а царь я Девгеневича и ослепи“ (ПСРЛ, II, 217) (this is a venomous paragraph that demonizes Kipchaks for no reason, just to spill some venom: “new campaign“ without an old campaign, ascribing lowly designs without any grounds, dismissing a cause that may be naive, but sincere. Kipchaks helped one emperor in his time of need, and then came another emperor knocking on their door. Per S.Pletneva, with her 20/20 rear vision, they had to shoo him off).
49

Поход не принес Половцам никакой выгоды. В нем погибли более половины отправившихся в Византию воинов, а вся добыча была отнята у них в одном из сражений с преследующим их императорским войском. Об этом с большим удовольствием написала в своем жизнеописании царевна Анна. Однако Половцы, несмотря на неудачу и потери, не утратили своей боеспособности. Остались живы и их военачальники - ханы Боняк и Тугоркан. Ясное представление о силе возглавляемых этими ханами военных соединений дает нам летописный рассказ о событиях 1095-1096 гг.

Пока Боняк и Тугоркан воевали, грабили и интриговали в Византии, у них дома стряслась беда: весной 1095 г. два Половецких “владетеля“ Итларь и Китан пришли в Переяславль к Владимиру Всеволодичу для заключения мира и были убиты по приказу князя, еще даже не начав переговоров (what a nice way to describe a treacherous murder of the ambassadors, endemic to the primary Rus history: “the trouble just befell“. Mind you, the sworn on peace treaty between Rus and Kipchaks was barely two years old in 1095). Сначала Владимир склонялся к миру и в залог дал Китану, который вместе с военным отрядом разбил лагерь у Переяславских валов, своего сына Святослава. Итларь без опасения вошел в город. Два дружинника Владимира - Славята и Ратибор уговорили князя уничтожить обоих послов (even the chronicler is ashamed of the events, and uses a scapegoat, two privates, to shield the bastard Prince). Сначала Владимир направил своих дружинников с небольшим отрядом Торков к Китану. Они выкрали маленького Святослава, убили Китана и всю его дружину. Наутро убили и ночевавшего в городе Итларя. После этого Владимир и Святополк (a minor allodial Prince and the Great Prince who swore an oath of peace) “идоста на веже и взяста вежи и полониша скоты и кони, и вельблуды, и челядь и приведоста в землю свою“ (ПСРЛ, II, с. 219). Это был первый поход Русских в степь, закончившийся к тому же удачно (this makes clear why S.Pletneva was first demonizing Kipchaks: to make the Rus treachery, banditry, and murder less odious. A double success, one from Dark Ages, one from Soviet time). Очевидно, вежи Итларя и Китана вместе со своими хозяевами подошли близко к Русским границам. Без своих глав и ушедших с ними воинов оставшееся в вежах население не смогло сориентироваться: ни отбить нападение, ни уйти от врагов в глубь степи. В описании этого события интересен тот факт, что Итларь и Китай ни разу не названы летописцем с упоминанием титула. Отсутствует даже приставка “опа“, типичная, как мы предполагаем, для глав куреней. Видимо, оба они были главами больших богатых семей - “кошевыми“, принадлежавшими к знатным родам (куреням) (“koshers“ is an English calque of Slavic “koshevoi/кошевой“, which in turn is a calque of Türkic derivative from “koch“ ~ English "coach", like in a "coach car", a “kosher/coacher“ is a head of a coach train, a coach foreman). О последнем (supposition) свидетельствуют претензии Итларя и Китана на самостоятельную внешнюю политику, в частности на заключение сепаратного мира с Русью, а также пребывание в гостях при дворе князя Олега Святославича (in the Karajar/Cherihiv) сына Итларя. Владимир и Святополк требовали выдать его. “...Се у тебе есть Итларевич, любо убии, любо дай нама, то есть ворог нама и Русьской земле“,-говорили они (ПСРЛ, II, с. 219). Олег отказался выполнить требование двоюродных братьев. “...И бысгь межи ими ненависть“,- заключает летописец.
⁵⁰